Папа словно от долгого сна проснулся. Он достал и уложил большой чемодан, предназначенный для него и мамы. Чемодан был почти полон, и Аврора видела, с каким озабоченным видом папа стоял и вертел в руках большую, толстую книгу по истории, собираясь, наверное, её тоже положить в чемодан. Создавалось впечатление, что он ждал от чемодана совета, куда её лучше засунуть. Под конец он спрятал книгу среди одежды, так что её почти не было видно, но мама её всё-таки заметила.
— Ты собираешься взять книгу с собой, Эдвард? Неужели ты не заслужил настоящего отдыха?
— Это верно, но нужно же мне читать Авроре что-нибудь по вечерам. Случись там ненастная погода, всегда хорошо посидеть в уголке с интересной книгой.
Казалось, мама хотела привести папе ещё массу доводов, но она ему ничего не сказала, и он вздохнул с облегчением.
— А я возьму с собой пряжу и крючок, — сказала мама. — У меня будет много свободного времени, и я с удовольствием займусь рукоделием.
— Что ты говоришь? Ты умеешь вязать крючком? — удивился папа.
— Так мне, во всяком случае, кажется, — сказала мама и показала ему в доказательство первый ряд вязания.
— И что это будет? — спросил папа.
— Платок, — объяснила мама.
Аврора так радовалась предстоящей поездке, что решила пойти и упаковать свой чемодан ещё раз. Она стояла и долго смотрела на свою любимую куклу, которую звали Малруля.
— Да, да, ты тоже со мной поедешь, — сказала она, — хотя в чемодане остаётся совсем мало места.
Но, когда она уложила Малрулю в чемодан, то подумала, что лежать ей под замком будет невесело. Лучше она посадит её рядом, на сиденье машины. И ещё она возьмёт с собой пуделя, которого получила в подарок от бабушки, совсем почти живого, которого звали Пуфиком.
Сократ побаивался Пуфика и совсем не боялся Малрулю. Авроре приходилось уже не раз ставить её на верх шкафа, чтобы Сократ её не похитил.
— Знаешь что, Аврора, — сказал папа. Он неожиданно появился в дверях. — В таких пансионатах можно не мыть посуду.
— Мы возьмём с собой коляску Сократа и будем подолгу гулять с ним, — сказала мама.
Единственным, кто по поводу предстоящего отдыха не выказал ни малейшей радости, был Сократ. Когда семья переехала в корпус «Ц», ему только-только исполнилось восемь недель. Квартира ему нравилась, здесь он знал каждый предмет мебели и все привычные звуки снизу, сверху и со всех сторон. Так замечательно просыпаться по утрам раньше всех, лежать и повторять про себя все выученные слова, а потом через некоторое время подниматься, держась за верхнюю перекладину кровати, и кричать изо всей мочи, чтобы все слышали и видели, каким большим и храбрым мальчиком он стал! Да, Сократу превосходно жилось дома, и, если бы его спросили, что он думает по поводу отъезда, он бы им высказал всё. Только вот никто его не спрашивал, они ведь не считают, что у него есть своё мнение.
Но Сократ уже начал кое-что подмечать. Во-первых, они что-то затеяли с предметами, которые называли чемоданами. Сократ уже привык к маленькому чемодану Авроры, она ведь столько раз уже его собирала, но вот с большим чемоданом мамы и папы он ещё не познакомился, да и с тем, в который сложили его вещи, тоже. Сначала он не хотел противиться, ведь он не был таким уж и неразумным, но в то утро, когда они собрались уезжать, они явно зашли чересчур далеко. Всё шло как-то не по-людски, и Сократ был в ужасно дурном настроении. Папа бегал по дому и всё разыскивал верёвку, которой собирался закрепить чемоданы на кузове, и Сократа одевал не он, а мама.
Хуже того, одевали его так быстро, что Сократ, который сначала только стоял и осторожно поскуливал, разозлился так, что начал извиваться, точно змея, и не давал надевать на себя ни одной одёжки.
— Попробуй одеть его ты, Эдвард, — попросила мама.
Вот почему, несмотря на все папины «тсссссссссс», Сократ впал в настоящую ярость. Мама сразу же почувствовала облегчение, она бы очень огорчилась, если бы Сократ злился лишь на неё одну.
Под конец папа усадил его обратно в кровать и сказал:
— Ну хорошо, Сократик, я одену тебя, когда ты захочешь, но перед этим ты должен помолчать.
Сначала Сократ притих, как мышонок, но потом поднял такой крик, словно его жизнь оказалась в опасности.
— Ох, боже мой! — сказала мама.
— Ну вот, — сказал папа. — Что ты на это скажешь? Если я зайду в комнату и займусь им, он поймёт это так, что может добиться чего угодно, если закричит достаточно громко.
— Да, — сказала мама, — а если зайду к нему я, он подумает, что я считаю неправильным всё, что делаешь ты.
— Я зайду! — сказала Аврора.