Австрийский моряк

— Ха! — саркастично хохотнул грек и театрально взмахнул рукой. — Вы же видите, суда тут только парусные, а последний автомобиль проезжал мимо нас много месяцев назад. Нет, километров на пятьдесят в округе не сыщется и капли машинного масла. А что вы хотели выгрузить на берег — вдруг это тоже предмет военного назначения?

— Нет, — отрезал я. — Это молодой беговой верблюд, подарок австрийскому императору от магистра ордена сануситов.

Полагаю, кто-то из рыбаков понимал немного итальянский, потому как по мере того как последняя моя фраза передавалась из уст в уста, слышались взрывы хохота. Комендант порта раздулся от уязвленной гордости, но в итоге пробормотал что-то про карантинные ограничения. Затем он повернулся к гребцам и приказал идти к причалу под развалинами замка, нам же велел следовать за ним. Через полчаса под взорами нескольких сотен обитателей городка мы уже подводили лодку к пирсу. Причин пялиться у них прибавилось, когда люк для загрузки торпед распахнулся и из недр U-13 появился брыкающийся, шипящий, рыгающий и храпящий верблюд. Кухарек и Дзаккарини тащили его за передние ноги, а труды налегавших сзади Легара и Стонавски были вознаграждены щедрой порцией мочи. Я придерживался мнения, что греческие рыбаки не из тех, кого легко удивить, но заметил как по рядам загрубелых бронзовых физиономий, обращенных к нам со стенки гавани, пробежало нечто вроде изумления, и даже восхищения. Так или иначе, когда скотину, дрожащую и моргающую, выволокли на пирс, зазвучали аплодисменты.

Белу Месароша и Стонавски я отрядил за провизией и водой, а Легару и Кухареку поручил поиски смазочного материала. А затем сам, в компании Григоровича и толпы зевак, отбыл обивать пороги нашего консула в Кандии. Мне было известно о нашем дипломатическом присутствии на Крите, потому как в конце девяностых мы высадили внушительный отряд с целью предотвратить местную гражданскую войну, и с тех пор строго блюли свои интересы на острове. Только вот как связаться с консулом? Местное почтовое отделение было закрыто по причине праздника в честь какого-то святого, и в итоге мне пришлось навестить штаб-квартиру жандармов. Там было то, в чем я нуждался — телефон. Линия была ужасная, а у меня не имелось ни малейшего представления об имени персоны, с которой я желаю говорить. В итоге, после часа надсадного крика в микрофон на плохом французском, к аппарату пригласили австро-венгерского консула на Крите. Это был некий герр Хедлер. Разговаривал он так, будто его только что вытащили из постели, и вовсе не горел желанием помочь. Но когда я обронил имя барона Хорвата из Министерства иностранных дел и пригрозил нажаловаться ему на бездействие, консул согласился нанять такси и проделать полсотни километров до Иерапетры.

Я от всей души поблагодарил капитана жандармов и вернулся в гавань, все также сопровождаемый толпой зевак. И с приятным удивлением обнаружил, что Беле Месарошу удалось уломать местных торговцев поставить нам продовольствие в обмен на расписку от имени австрийского консула. Провизия, впрочем, выглядела не слишком аппетитно: похожий на лепешку греческий хлеб, банка маслин, немного вонючего сыра и мешок еще более пахучей соленой трески. Но не нам, с нашим подходящим к концу запасом консервов и сухарей, было водить носом. Самое важное, подъехала бочка, и в цистерны U-13 закачали несколько сотен литров пресной воды.

Машиненмайстеру Легару тоже улыбнулась удача в поисках.

— Честь имею доложить, герр коммандант, что нам не повезло, — начал он. — Комендант порта не соврал — машинного масла в городе нет ни капли. Не уверен даже, что здесь знают что это такое. Зато мы раздобыли вот это.

Он вручил мне стеклянную банку. В ней плескалось оливковое масло — густая, темная жидкость с сильным запахом. Однако когда я растер ее между большим и указательным пальцами, вязкость у нее оказалась почти такой же как у нашей смазки.

— Можем попробовать смешать остаток нашего масла с этим, — предложил Легар. — Если не сильно нагружать двигатель, а отработку пропускать через фильтры для повторного использования, сможем дойти до Дураццо.

— Сколько тут есть масла?

— Литров двести вон в той лавчонке. Хозяин ее венгерский еврей, немного говорит по-немецки. Сказал, что мы можем забрать все — масло прошлогоднее и скоро все равно прогоркнет. Да только он не принимает ничего кроме звонкой монеты — мы пытались всучить ему расписку, но номер не прошел.

— Но откуда, черт побери, мы возьмем…

Одна и та же мысль мелькнула у меня и Месароша одновременно:

— Конечно! Серебряные монеты из разбившегося ящика! Предоставьте это дело мне — воскликнул мой старший офицер и помчался по пирсу.