Австрийский моряк

Мы не были впечатлительными по своей природе, но каждый осознавал, что, когда придет его час, возможно, не будет времени для церемоний. Мы с Д'Эрменонвилем побрились и надели парадную белую форму. Все свободные от вахты моряки построились и стояли с непокрытыми головами, пока я произносил последние слова над обернутым в одеяло телом, лежащим на носилках. Я перешел к заупокойной молитве «Anima ejus, et animae omnium fidelium defunctorum per misericordiam Dei requiescat in pace…»^[42]. Матросы подняли винтовки и дали три залпа в бездонное голубое небо. Затем Невеселый дернул за узел-петлю на груди мертвеца. Тело с привязанным железным грузом выскользнуло из-под красно-бело-красного знамени и полетело в море. Несколько секунд оно покачивалось за кормой, пока выходил воздух, а потом исчезло.

В следующие десять дней не произошло ничего достойного упоминания, U26 держала обратный путь в Дураццо на устойчивых шести узлах, с помощью двух старых дизелей и переделанного британского адмирала. Конвои пытались избегать подводных лодок, но теперь в этом заключалось и преимущество: подводная лодка могла держаться подальше от конвоев; как мы, так и они хотели лишь как можно незаметнее добраться до дома. Мы увидели только одно судно: маленькую шхуну к югу от Кефалонии.

Вообще-то это больше напоминало плавание на яхте для нищих, большую часть времени мы штопали изодранную одежду и готовили скудную пищу под лучами осеннего солнца. У меня есть фотография, где я на палубе с Легаром, доктором Вейтом и профессором и его женой, с подписью: «30 сентября 1918 г., к югу от Крита».

Фрау Вёртмюллер была в плохом состоянии, когда мы взяли ее на борт. Она чуть не умерла от тифа в тюрьме Наблуса, и пеший переход из Мегиддо ее вымотал. Но отдых, морской воздух и новая одежда, пусть даже это матросский комбинезон, сотворили с ней чудо. Мы установили брезентовую ширму, чтобы отгородить носовую часть для нее и медсестры Одельги.

Скажу только одно: мне хотелось бы, чтобы сестра милосердия Кэти Одельга взамен предоставила бы и команде немного личного пространства, но у нее была другая точка зрения на этот счет. Она была из Винер-Нойштадта, около двадцати лет, невысокая, но, как выяснилось, довольно привлекательная (как только с нее смыли пыль), и с твердым характером. В первые пару дней на борту она таяла на глазах, но очень быстро пришла в себя и попыталась реорганизовать U26 по образцу медицинского подразделения: ворчала на команду, чтобы заправляли койки, как в госпитале, и т.д. Все проводили большую часть времени на палубе: температура внизу была, как обычно, кошмарной. Но через несколько дней я начал замечать, что фрегаттенлейтенант д'Эрменонвиль проводит все больше свободного времени с фройляйн Одельгой, обучая ее основам навигации, основам работы с секстантом и другим подобным навыкам, который, вероятно, могли пригодиться в больничной палате. Я решил за этим присматривать.

Последние недели мировой войны для Средиземноморья оказались довольно мирными. Хотя этого было недостаточно, чтобы потерять бдительность. Каждую ночь мы поднимали антенну и слушали выпуски новостей из Науэна, Полы и с Мальты; даже после внесения необходимых поправок на пропагандистскую ложь, стало ясно: мы проиграли войну. Каждый вечер поступали новости о сражениях во Франции — сначала к западу от «неприступной» линии Гинденбурга; потом на востоке от нее. Словосочетание «войска Соединенных Штатов» произносили теперь все чаще. Как сообщали, Болгария объявила о перемирии, и в британских выпусках новостей говорили, что турки собираются последовать ее примеру. В немецких же новостях начала появляться красноречивая фраза: «Запланированный и организованный тактический вывод войск на подготовленные позиции».

Но пока мир вокруг рушился, кое-кто на борту подлодки был озабочен делами личного характера. Утром первого октября мой помощник появился в крошечной каюте, где я наслаждался кофе из оловянной кружки (хорошо хоть в Хайфе удалось раздобыть немного настоящего кофе в зернах, мы жарили его в консервной банке при помощи паяльной лампы). Д'Эрменонвиль энергично отдал честь.

— Герр командир, разрешите обратиться, у меня срочная просьба.

— Продолжайте, д'Эрменонвиль.

— Я хочу жениться на сестре Одельге. Если можно, сегодня.

Ему пришлось похлопать меня по спине, потому что я поперхнулся кофе. Когда я обрел дыхание и смог говорить, то сухо ответил, что он потерял голову: основанием для подобного вывода является:

Первое. Как простому фрегаттенлейтенанту для вступления в брак ему требуется два разрешения — Военного министерства и командира, — и он вряд ли получил бы таковое даже в мирное время, причем процесс получения занял бы несколько месяцев;

Второе. И ему, и невесте меньше двадцати одного года, и, следовательно, требуется разрешение родителей обеих сторон, а к этому можно прибавить уже сказанное ранее;

И третье. Хотя я никогда об этом не задумывался, но сомневаюсь, что капитаны австро-венгерских подводных лодок уполномочены проводить бракосочетания, хоть сегодня, хоть в любой другой день.