Австро-Венгерская империя

В середине июня немецкая войсковая группа генерала Линзингена, переброшенная на помощь австрийцам, предприняла попытку контрнаступления под Луцком; тем временем австрийцы отбили Черновцы, но к началу июля инициатива вновь перешла к Брусилову. Ему удалось оттеснить противника к реке Стоход, где завязались упорные бои. На южном участке фронта русский авангард 7 июля вышел к карпатским перевалам. В то же время основной стратегической целью наступления по-прежнему оставался Ковель, что явилось ошибкой Брусилова: это в критический момент отвлекло его от возможности продвигаться по практически свободному пространству прямо на Владимир-Волынский. Если бы стратегическая установка была вовремя изменена, не исключено, что русские войска смогли бы даже прорваться к Львову и Раве-Русской, а это привело бы к радикальному изменению всей ситуации на фронте в пользу России. Вряд ли Центральные державы смогли бы обойтись без дальнейшей переброски немецких войск с севера, что облегчило бы задачу Северному и Западному русским фронтам. Однако ничего подобного не случилось. К тому же фронты Эверта и Куропаткина хоть и предприняли наступательные действия, но без должного согласования с Брусиловым и гораздо позже, чем он. К концу июля Брусиловский прорыв выдохся. «Я продолжал бои на фронте уже не с прежней интенсивностью, – писал полководец, – стараясь возможно более сберегать людей, и лишь в той мере, которая оказывалась необходимой для сковывания возможно большего количества войск противника, косвенно помогая этим нашим союзникам – итальянцам и французам».

Стратегического перелома на Восточном фронте не произошло. Сыграла роковую роль нерешительность русского верховного командования, несогласованность в действиях отдельных фронтов и бездарность многих царских генералов (командующий Северным фронтом Куропаткин «прославился» еще в русско-японскую войну, когда войска под его командованием отступали там, где вполне могли наступать, и проигрывали сражения, которые без пяти минут выиграли). Брусилов справедливо жаловался также на «отстутствие верховного вождя» у русской армии, поскольку Николай II в роли главнокомандующего был совершенно неубедителен. Нельзя не отметить и общую нескоординированность стратегии держав Антанты: наступление англичан и французов на Сомме началось лишь 1 июля, когда первая фаза Брусиловского прорыва давно закончилась, итальянцы же и вовсе не смогли развить на своем фронте сколько-нибудь заметную активность вплоть до начала августа. Тем не менее русское наступление имело катастрофические последствия для Австро-Венгрии и ее армии: из 650 тыс. солдат и офицеров, которыми располагала монархия на Восточном фронте к лету 1916 года, за два месяца боев убитыми, ранеными и пленными она потеряла 475 тыс., т. е. почти три четверти. Военная мощь государства Габсбургов была подорвана окончательно и бесповоротно; кроме того, после Брусиловского прорыва резко усилились пораженческие настроения в обществе.

Некоторые российские историки считают, впрочем, что военное и историческое значение наступления Юго-Западного фронта сильно преувеличено советской историографией, которая делала из Брусилова героя по политическим соображениям: он был одним из немногих царских генералов, вставших после 1917 года на сторону большевиков. Командующего Юго-Западным фронтом упрекают в том, что «русские войска благодаря «методе Брусилова» захлебнулись собственной кровью… Враг не был разгромлен, его потери были меньше, чем у русских… Ковель, который притягивал внимание Брусилова, как Селена лунатика, так и не был взят… Многие связывали разложение русской армии с крахом надежд на развитие успеха в результате наступления Брусилова»[141]. Личность генерала Брусилова действительно неоднозначна, это был человек с непростым характером, и даже мотивы, заставившие его взять на себя инициативу на апрельском заседании в Ставке, часто истолковывались как карьеристские. Но все это не должно, на наш взгляд, заслонять несомненной одаренности русского военачальника и тот факт, что, как пишет английский военный историк Джон Киган, «если измерять Брусиловский прорыв по шкале позиционной Первой мировой войны, то это была величайшая победа из всех, которых кому-либо удалось добиться на том или ином фронте за два года, прошедших с момента, когда был вырыт первый окоп [этой войны]»[142].