Австро-Венгерская империя

«Скептики» – назовем их так – как правило, исходят из представления о естественности распада любой империи, понимаемой как крупное многонациональное государство, возникшее в результате военной экспансии и объединенное сильной централизованной авторитарной властью. Империи, будучи архаичными образованиями, обречены на вымирание – такое представление довольно прочно закрепилось в исторической и политологической литературе конца XX столетия, в первую очередь западной. Особенно распространенными стали подобные оценки после распада СССР. Вполне естественно, что эта теория, в которой слышны отзвуки либерально-позитивистского подхода к историческим проблемам, отдает предпочтение национальному государству как «форме политической организации, обеспечивающей данной нации психологические, социальные и экономические преимущества»[170]. Поскольку национальное государство воспринимается «скептиками» как явление опять-таки естественное для современной эпохи (XIX–XX вв.), неудивительно, что габсбургская монархия кажется им нелепым анахронизмом, т. к. ее идеология представляла собой «скорее феодально-династическую концепцию, нежели современную идею международной организации, основанной на признании независимости национальных политических образований»[171].

При этом из поля зрения «скептиков» выпадает факт, который представляется чрезвычайно важным для понимания природы государства Габсбургов и причин его гибели: после компромисса 1867 года дунайская монархия перестала быть империей. Как указывалось выше, битва при Садовой и Ausgleich покончили, с одной стороны, с многовековыми притязаниями Австрийского дома на главенство в Германии, с другой – с габсбургским абсолютистским централизмом, лебединой песней которого был режим Баха. Миссия Австрии как христианской империи, «щита Европы» против турок была успешно выполнена еще раньше – в конце XVII – начале XVIII века. Вместо мессианского послания, которое несет с собой любая империя, Габсбургам в конце XIX столетия досталась гораздо более скромная, хоть и немаловажная функция основного интегрирующего фактора на центральноевропейском пространстве. Империя без универсализма, без имперской миссии – нонсенс, и этот факт, наряду с преобразованием в 1867 году государственного устройства монархии в духе умеренной децентрализации и либерализации, заставляет считать Австро-Венгрию постимперским государством. Конечно, множество имперских пережитков до самого конца сохранились в ее государственной системе, а внешняя политика габсбургского государства даже в начале XX столетия стояла на фундаменте, заложенном еще Кауницем и Меттернихом. Тем не менее нельзя говорить о том, что монархия представляла собой «обреченный анахронизм»[172], поскольку государство, не утратившее способность к поступательному развитию (этапами которого можно считать и Ausgleich, и Нагодбу, и межнациональные компромиссы в Моравии и Буковине), не может считаться обреченным.

Становится также понятно, почему дуалистическая монархия, в отличие от Священной Римской империи и от Австрийской империи при Меттернихе, не имела четко выраженной государственной идеи (если не считать таковой принцип верности государю и династии): постимперское государство – это всегда переходная стадия на пути от империи к иной форме политической организации; это нечто неустоявшееся, подверженное изменениям; это скорее процесс, чем явление. Дуализм и был таким процессом, промежуточной моделью государственного устройства. Новой же формой, в которую должно было вылиться постимперское развитие народов Центральной Европы в начале XX века, могла стать или разрозненная мозаика национальных и многонациональных государств (что и случилось после Первой мировой войны), или демократическая федерация придунайских народов, объединенная уже не только династическим принципом и общей историей, но и осознанием необходимости регионального единства в целях обеспечения безопасности и стабильного развития каждой нации.