Австро-Венгерская империя

Во-вторых, говоря об истоках катастрофы 1914 года, нельзя забывать о внутренней логике национализма, захлестнувшего Европу в конце XIX — начале XX вв. Как известно, «национализм любого вида имеет одинаковую основу, которая состоит в готовности людей эмоционально отождествлять себя со «своей нацией» ... Такая готовность легко поддается эксплуатации в политических целях» (Хобсбаум Э. Век империи, 1875—1914. Ростов-на-Дону, 1999. С. 210). Когда-то, в эпоху первых буржуазных революций, национализм в Европе имел по большей части либерально-демократический характер, являясь идеологией социального и национального освобождения и/или объединения — там, где две эти задачи были тесно связаны между собой (как, например, в Германии и Италии). Однако авторитарно-имперские государственные механизмы, смонтированные еще в эпоху абсолютистских режимов, оказались на удивление крепкими и не были в XIX в. полностью уничтожены ни в одной из ведущих европейских стран — даже в республиканской Франции. Национализм постепенно оказался поставлен на службу империализму, утратив свою былую демократическую направленность, которую он «уступил» своему быстро набиравшему силу сопернику — социализму. Комбинация «классического» империализма и национализма, наиболее ярким примером которой была созданная Бисмарком Германская империя, привела к появлению государств-хищников, готовых беспощадно бороться с другими такими же хищниками.

Вот почему рассуждения о том, кто более всего виновен в том, что хищники наконец сошлись в решающей схватке, представляются непродуктивными. Категорические заявления о том, что «июльский кризис (а значит, и Первая мировая война. — Я.Ш.) был инициирован политикой Австро-Венгрии и Германии» (Игнатьев А.В. Внешняя политика России 1907— 1914 гг. Тенденции. Люди. События. М., 2000. С. 209), столь же далеки от истины, как и противоположные утверждения прогермански настроенных историографов, обвиняющих в разжигании мирового пожара исключительно Россию и ее клиента Сербию.

Что касается Германии, то по отношению к ней стоит, на мой взгляд, ограничиться следующим выводом: многие (но далеко не все) из средне- и долгосрочных факторов, обусловивших возникновение Первой мировой войны, действительно появились в результате агрессивной Политики Германской империи. После 1967 г., когда вышла наделавшая немало шуму монография немецкого историка Ф. Фишера «Схватка за мировое господство», в которой предвоенная политика Германии была подвергнута подробному, квалифицированному и лишенному «патриотических» симпатий анализу, подобная оценка стала в исторической науке более или менее общепринятой. Главная «вина» Германии заключалась в том, что ей удалось победить Францию в войне 1870—1871 гг., нажив себе тем самым смертельного и непримиримого врага. Именно франко-германское противостояние стало фактором, оказавшим влияние почти на все политико-дипломатические комбинации в Европе конца XIX — начала XX вв. Разгром армии Наполеона III при Седане был первым ходом в колоссальной шахматной партии, завершившейся в июле 1914 года матом всему «европейскому концерту держав».

обеих держав достичь компромисса в балканском вопросе, несмотря на временное улучшение русско-австрийских отношений в 1897—1908 гг., вызвала трения между Россией и Германией как союзником дунайской монархии. Это, в свою очередь, способствовало дальнейшему сближению Петербурга с Парижем, а затем и с Лондоном, и окончательному расколу Европы на два военно-политических блока. Таковы были для России основные долгосрочные политические факторы, предопределившие в конечном итоге ее участие в Первой мировой войне.

Факторы среднесрочные, как уже говорилось, возникли как следствие дипломатических кризисов 1908—1913 гг. Россия не могла быть довольна их результатами: в 1909 г. под давлением Берлина она уступила в вопросе о Боснии, а в период балканских войн не смогла извлечь сколько-нибудь ощутимые выгоды из изменившейся ситуации на юго-востоке Европы. (Хотя бы поэтому приведенное в начале главы утверждение С. Уильямсона о русской «агрессивности» вряд ли соответствует действительности: агрессоры так себя не ведут.) К тому же единственным надежным союзником России в этом регионе, если не считать крохотной Черногории, являлась Сербия, и боязнь потерять этого союзника нельзя сбрасывать со счетов, говоря о мотивах, которые привели царское правительство летом 1914 г. к роковому решению. Более того, Балканы были тем регионом, где Петербург не мог в полной мере положиться на западных партнеров: по крайней мере один из них, Англия, не желал изменения статуса Проливов (через которые был запрещен проход военным кораблям всех стран) и появления русского флота в Средиземном море.