Автобиографические записки.Том 3

Мы провели тогда три прекрасных дня, глубоко наслаждаясь. Нас так и тянуло на воздух. Даже ночью ходили гулять в Екатерининский парк. Прошли вдоль фасада Екатерининского дворца. Обошли чудесную, такую легкую по своим архитектурным формам Камеронову галерею, покоящуюся на тяжелом нижнем этаже. Ее изящные колонны наверху были освещены луной. Сверху сбегала причудливая, с кружевными перилами лестница к подножию высоких пьедесталов, на которых стояли запушенные инеем бронзовые статуи Геркулеса и Флоры. Дальше виднелся замерзший пруд и за ним в лунном свете — темное здание Адмиралтейства.

Прошли к Эрмитажу под опушенными деревьями, точно под белым сводом, а там через Орловские ворота домой.

Кругом никого. Тишина…

* * *

Осенью в 1930 году мы случайно узнали, что в доме 26 по улице Революции освободилась квартира. Осмотрев ее, мы поспешили закрепить ее за собой. Была она во втором этаже, имела три комнаты. Квартира производила приятное впечатление уютом, благоустройством и оригинальностью. Со всех четырех ее сторон были окна, и в ясные дни солнышко обходило все комнаты. К этой квартире примыкал большой светлый чердак с деревянным полом. Я в нем мечтала сделать себе летнюю мастерскую, тем более что дверь одной из комнат прямо открывалась на чердак. Мы очень полюбили эту уютную квартиру, и Сергей Васильевич с большой охотой, даже с увлечением устраивал ее. Эта квартира имела огромный открытый балкон, выходивший в большой сад. Мы часто обедали, отдыхали, читали, вообще много времени проводили на нем.

Близко от перил балкона подымались вверх черные стволы двух раскидистых ясеней, которые зеленым шатром из мелких узких листьев осеняли балкон. Здесь же росла старая липа, а дальше шли разлапистые клены.

В 1931 году правительство подарило Сергею Васильевичу автомобиль. Помимо удобства и сохранения сил и времени, машина предоставляла ему возможность в каких-нибудь полчаса перенестись куда угодно за город. Сергей Васильевич научился управлять автомобилем, выдержал экзамен на водителя и нередко сам правил машиной, когда мы ездили в Детское Село. Это ему доставляло большое удовольствие, а мне это было немного утомительно. Я не могла не следить за его управлением, иногда, не выдержав, ему спешно говорила: «Сережа, давай сигнал. Что же ты не даешь сигнала! Не так круто поворачивай!» и т. д. Сергей Васильевич и Иван Емельянович (шофер), сидевший всегда рядом с ним, только отшучивались и трунили надо мною.

Дневник от 9 марта 1932 года

«…B четыре часа выехали в Детское Село. Температура -12°. Сильно метет. Налетают порывы бешеного ветра. Меня укутывают с ног до головы. Иван Емельянович сразу заявляет, что Сергею Васильевичу не придется сегодня править. По городу ехать было еще сносно. Мостовая — голые камни. Снег смело на одну сторону, и даже завалило местами тротуар.

Выехав за город — вот когда мы попали в переделку.

Ветер, как сорвавшийся с цепи зверь, дул с северо-востока и перегонял через дорогу потоки сухого мелкого снега, который с шуршанием перекатывался в поле. Ничего не было видно впереди.

Возы, автобусы, грузовики выскакивали неожиданно перед самой нашей машиной, и каждую минуту на нас кто-нибудь мог налететь и раздавить, или мы могли наскочить на кого-нибудь. Было опасно. Я сидела, притаившись, и только одного боялась, как бы Сергей Васильевич или Иван Емельянович не решили повернуть обратно. Уж очень люблю, когда природа проявляет темперамент.

Грозу, ливень, град, метель — все я люблю, и находиться в этом люблю, а не только смотреть из окна.

Иногда целая туча снега неслась нам навстречу и яростно обдавала машину. Несколько мгновений ничего не было видно, а потом вдруг перед нами ветер оголял дорогу, унося порывами снег. Закрытая машина внутри была засыпана снегом: с такой силой ветер загонял его в малейшие щелки.

Какое-то бешенство происходило вокруг. „Ву…ву…ву“ — а иногда — „…и…и…и“ (тогда становилось страшно) — так выла, визжала и стонала буря. Телеграфная проволока резко звенела, прибавляя к вою бури свою высокозвенящую ноту.

Иногда мелькала одинокая, угрюмая фигура человека со спрятанной в плечи головой, с одеждой, прильнувшей от ветра к ногам. Иногда взлохмаченные лошаденки понуро тащили кладь. Такая была густая белая муть в воздухе, что избы деревень по обеим сторонам дороги не были видны, и казалось, что едешь где-то в бесконечном пространстве. Приходилось все время подавать сигнал, а он, как нарочно, терял голос — в него набился снег.

Особенно было и скучно и неприятно, когда приходилось ждать у шлагбаума прохода двух встречных поездов. Снег бешено кружился, и все кругом было одинаково бело. Мы молча сидели, ожидая поднятия шлагбаума, и казалось, что мне все это снится, так все было нереально вокруг. Только вой и визг бури вызывал в сознании чувство реального.

Не доезжая Египетских ворот, мы застряли в сугробе. Пришлось откапываться лопатой, да и в Детском Селе, по улицам, с трудом мы пробирались между наметанными сугробами. В конце концов приехали…»