Через пару часов, проведенных очень приятно, кто-то спросил, вспомнит ли Хелен прикосновение рук присутствующих после столь значительного промежутка времени и сможет ли отождествить руки с именами их владельцев. Мисс Салливан сказала: «О, с этим у нее не будет затруднений». Поэтому гости стали по одному подходить и поочередно обмениваться с девочкой рукопожатиями, и с каждым рукопожатием Хелен мило приветствовала обладателя руки и без колебаний называла его имя, пока в конце этой процессии не столкнулась с мистером Роджерсом. Она пожала ему руку, затем помедлила, и на лице ее появилось задумчивое выражение. Затем она сказала: «Я рада с вами познакомиться, мы прежде не встречались». Мисс Салливан сказала ей, что она ошиблась, что этого джентльмена ей представляли, когда она вошла в комнату. Но на Хелен это не произвело впечатления. Она сказала, нет, она не встречала прежде этого джентльмена. Тогда мистер Роджерс сказал, что, возможно, ошибка может быть объяснена тем, что в первый раз, представляясь Хелен, он был в перчатках. Конечно же, это объясняло дело.
Это было не после полудня, как я ошибочно упомянул. Это было в предполуденное время, и вскоре собравшиеся потянулись в столовую и уселись за ленчем. Мне пришлось уйти до его окончания, и, проходя мимо Хелен, я легонько погладил ее по голове и пошел дальше. Мисс Салливан окликнула меня и сказала: «Постойте, мистер Клеменс. Хелен расстроена, потому что не узнала вашу руку. Не могли бы вы вернуться и сделать это еще раз?» Я вернулся и погладил ее легонько по голове, и она сразу же сказала: «О, это мистер Клеменс».
Быть может, кто-то сумеет объяснить это чудо, но я никогда не мог этого сделать. Почувствовала ли она сквозь волосы складки на моей руке? Кто-то, вероятно, на это ответит. Я не в состоянии.
Как я уже сказал, вчера Хелен была больна и не могла встать с постели, но написала письмо, день или два назад, для того чтобы его зачитали на собрании, и мисс Холт, секретарь, переслала его мне с курьером вчера в середине дня. Мне повезло, что она не прислала его вечером прямо на сцену, ибо в этом случае я не смог бы его прочитать. Я зачитал его перед залом, и голос мой не прерывался, не было заметно, вероятно, даже дрожи в голосе. Это потому, что я уже знал все опасные места и был к ним готов. Но первоначально дрожь все же была – это когда я предварительно зачитал письмо вслух мисс Лайон. Собравшимся в зале я сказал, что у меня есть это письмо и что я зачитаю его в конце вечера. Когда конец вечера приблизился и уже выступил мистер Чоут, я в нескольких словах предварил это письмо. Я сказал, что если что-то понимаю в литературе, то перед нами великий и благородный ее образчик, что это письмо простое, прямодушное, без прикрас, лишенное аффектации, безыскусное и в то же время трогательное, прекрасное и выразительное. Что ничего подобного не слетало никогда с девичьих уст со времен Жанны д’Арк, когда пять веков назад бессмертная девушка семнадцати лет, одна, без друзей, стояла в цепях перед лицом своих судей и защищалась от них – воплощенная ученость и интеллект Франции! – неделя за неделей, день за днем, отвечая им из глубины своего великого сердца и своего необразованного, но удивительного ума, и всегда их побеждая. Я сказал, что верю: письмо это, написанное молодой женщиной, абсолютно глухой и слепой с полуторагодовалого возраста, но одной из самых широко и всесторонне образованных женщин в мире, войдет в нашу литературу в качестве классического произведения и там останется. Я приведу здесь это письмо: