Я без остатка предала себя Богу, будучи готовой перенести самые ужасные страдания и пытки, если такова будет Его воля. Я никогда не совершала ходатайства ни за Отца ля Комба, ни за себя саму, хоть мне и ставили это в вину помимо всего прочего. Желая быть в полной зависимости от Бога, я не зависела ни от одного из творений. Я бы не сказала, что кто–нибудь другой, кроме Бога, в свое время обогатил Авраама (Быт. 14:23).
Несмотря на всеобщее негодование, возбужденное против меня в то время, Бог не переставал употреблять меня для завоевания многих душ для Него Самого. Чем большие гонения поднимались против меня, тем больше у меня появлялось детей, на которых Господь через Свою слугу изливал великие благословения. Нельзя судить о слугах Божьих ни по тому, что говорят о них их враги, ни по клеветническим обвинениям без каких–либо источников. Иисус Христос обессиливал от таких страданий. Бог допускает подобное поведение по отношению к Своим самым дорогим служителям, дабы привести их в соответствие Своему Сыну, к которому Он всегда благоволил. Но лишь немногие помещают это соответствие туда, где оно уместно. Оно не в добровольных страданиях или аскетизме. Оно в тех страданиях, которые переносятся человеком в абсолютном подчинении воле Божьей, в отказе от своего я. Тогда Бог есть все во всем, ведя нас до самого конца согласно Своим взглядам, а не нашим собственным, которые обычно имеют противоположную направленность. Все совершенствование состоит в этом полном соответствии Иисусу Христу, а не во внешнем блеске, который так ценят люди. Только в вечности будет окончательно ясно, кто есть истинные друзья Бога.
Меня постоянно склоняли к побегу, хоть Архиепископ уже поговорил со мной лично и просил не уезжать из Парижа. Но они с помощью моего побега желали придать оттенок преступности, как мне, так и Отцу ля Комбу. Они не знали, как заставить меня попасть в руки государственного служащего. Если они обвиняли меня в преступлениях, то это должно было происходить в присутствии других судий. Любой другой судья мог увидеть мою невиновность, и лжесвидетели рисковали быть наказанными. Обо мне постоянно распространяли истории ужасных преступлений, но государственный служащий уверял меня, что не слышал ни одной из них. Он опасался, как бы я не вышла из–под его юрисдикции. Тогда они заставили короля поверить, что я еретичка, которая вела переписку с Молино (это я, которая никогда не знала о существовании Молино, пока в газете не написали о нем). Также они уверяли, что я написала одну опасную книгу, и что, основываясь на всех этих фактах необходимо издать указ о помещении меня в монастырь, чтобы там меня проверить. Я считалась некоей опасной личностью, которую следовало изолировать, запретив общение с кем бы то ни было, поскольку я постоянно устраивала собрания, что на самом деле было абсолютной ложью. Чтобы подтвердить эту клевету, они подделали мой почерк и сфабриковали якобы мое письмо, в котором значилось, что у меня есть большие планы, но я боюсь, как бы они не провалились из–за заключения Отца ля Комба. По этой причине я якобы прекратила организовывать собрания в своем доме, находясь под пристальным наблюдением, но буду проводить их в домах других людей. Это сфабрикованное письмо они показали королю, и на его основании был издан указ о моем заключении в тюрьму. Этот указ был бы приведен в исполнение на два месяца ранее положенного срока, если бы я не заболела.
У меня начались немыслимые боли и лихорадка. Некоторые думали, что в моем мозгу нагноение. Боли, от которых я страдала в течение пяти недель, вызывали у меня приступы бреда. Также я мучилась от боли в груди и сильного кашля. Я дважды принимала причастие, так как все думали, что я умру. Одна из моих знакомых сообщила Отцу ля Моту (не зная о его участии в организации заключения Отца ля Комба), что она послала мне сертификат от инквизиции в пользу Отцу ля Комбу, так как его собственный был утерян. Это весьма помогло ему, ибо они в свое время заставили короля поверить, что Отец ля Комб избежал инквизиции, но сертификат подтверждал обратное.