Автобиография

Монахи его ордена очень меня преследовали. Они даже публично выступали против меня, как человека заблуждающегося. Мой муж и свекровь, которые до сих пор не обращали внимание на моего исповедника, теперь встали на его сторону и приказывали мне оставить молитву и набожность, чего я сделать не могла. Внутри меня происходило общение, которое абсолютно отличалось от общения во внешнем мире. Я делала все, чтобы подавить его проявления, но не могла. Присутствие такого Великого Господина проявлялось даже на моем лице. Это мучило моего мужа, о чем он говорил мне неоднократно. Я делала все, чтобы это оставалось незамеченным, но я не могла полностью скрыть этого. Я настолько была занята внутри своего существа, что иногда даже не замечала, что я ела. Мне казалось, что я ем какое–то мясо, хоть я не взяла на самом деле ни кусочка. Такое глубокое внутреннее внимание едва позволяло мне видеть и слышать все то, что меня окружало. Я все еще продолжала использовать очень строгие способы умерщвления и аскетизма. Но они ни на грамм не удалили свежести моего лица.

Очень часто со мной случались приступы болезни, и тогда ничто в жизни не утешало меня за исключением молитвы и встреч с Матушкой Гранже. Как же дорого это мне доставалось, особенно последнее! Можно ли мне было считать это крестом? Не следовало бы лучше сказать, что молитва была мне вознаграждением за мой крест, а крест был наградой за молитву. Неразделимые дары соединились в моем сердце и в моей жизни! Когда Твой вечный свет возник в моей душе, каким совершенным образом он примирил меня с Тобой и сделал Тебя предметом моей любви! С того времени, как я приняла Тебя, я больше никогда не была свободна от креста, и как мне кажется, от молитвы — хоть на протяжении одного долгого временного периода мне думалось, что я ее лишилась, и это чрезвычайно увеличивало мои муки. Мой исповедник поначалу прилагал все усилия, чтобы препятствовать мне в молитве и встречах с Матушкой Гранже.

Он намеренно подстрекал моего мужа и свекровь, чтобы они удерживали меня от молитвы. Тот способ, который они использовали, заключался в наблюдении за мной с утра до ночи. Я не осмеливалась выйти из комнаты своей свекрови или же отойти от постели моего мужа. Иногда я шла со своим шитьем к окну, под предлогом, что там мне лучше видно, но на самом деле, чтобы дать себе минутный отдых. Они подходили, чтобы очень пристально на меня посмотреть, проверяя, не молюсь ли я вместо работы.

Когда мой муж и свекровь играли в карты, а я поворачивалась к камину, они следили, продолжаю ли я работу и не закрыла ли глаза. Если они замечали, что я закрыла глаза, они сразу же приходили в ярость, и так длилось несколько часов. Самым странным было то, что мой муж, чувствуя себя лучше и уходя куда–нибудь, не позволял мне молиться даже в его отсутствие. Он замечал, сколько шитья мне оставалось, и, выйдя, вдруг немедленно возвращался. Если он находил меня молящейся, то тут же впадал в ярость. Напрасно я говорила: «На самом деле, господин, какая Вам разница, чем я занята во время Вашего отсутствия, если я всегда прилежна во время Вашего присутствия?» Это не удовлетворяло его, ибо он настаивал, чтобы я не молилась ни в его отсутствии, нив его присутствии. Я думаю, что нет страдания равного этому. Ибо когда ты так жадно стремишься к уединению, не в твоей власти его получить. О мой Бог, война, которую они вели, чтобы удержать меня от любви к Тебе, лишь увеличила мою любовь. В то время как они старались предотвратить мое общение с Тобой, Ты поместил меня в невыразимый покой. Чем больше они трудились, чтобы разлучить меня с Тобой, тем ближе Ты привлекал меня к Себе. Пламя Твоей любви разжигалось и его горение поддерживалось именно тем, что они делали, чтобы погасить его. Часто из желания угодить я играла с моим мужем в пикет. В такие часы я бывала еще более привлечена внутренней жизнью, нежели когда мне случалось бывать в церкви. Я едва могла сдерживать тот огонь, который горел в моей душе, обладая всеми чертами страсти, называемой у людей любовью, но которая была лишена всякой плотской пылкости. Чем жарче он был, тем больше в нем было мира. Этот огонь черпал силу во всем, что пыталось его подавить. Дух молитвы питался и возрастал от их ухищрений и попыток лишить меня возможности предаться ей.