Автобиография

В тот же день я проводила заседание комитета оппозиции по вопросам о финансовом законопроекте. Фергюс только что узнал, что по делам парламента ему предстоит поездка в Южную Африку, хотя он тогда еще думал (ошибочно, как выяснилось), что вернется к моменту проведения первого тура голосования. Так что он попросил Билла Шелтона, когда они встретились в лобби для голосования, вести мою кампанию в его отсутствие, и Билл согласился. Я обрадовалась, когда Билл мне об этом сказал, потому что знала, что он преданный и талантливый сподвижник. Затем, как я узнала позже, в продолжении голосования Эри подошел к Биллу и сказал: «Ты знаешь, что я вел кампанию Эдварда дю Канна? Эдвард снимает свою кандидатуру. Если мы сможем договориться, я приведу войска Эдварда на сторону Маргарет». На самом деле «договоренность» состояла лишь в том, что Эри брался руководить кампанией, а Билл становился его помощником.

Когда я стала предлагать Эри кандидатуры людей, с которыми надо связаться, он твердо сказал мне ни о чем не беспокоиться, положиться на него и сконцентрироваться на моей работе по финансовому законопроекту. Это был хороший совет, особенно потому что и в комитете, и в Палате общин у меня было много возможностей показать, на что я способна. В конце концов, именно члены Консервативной партии парламента должны были принять решение о том, кому быть лидером консерваторов, и на них могло оказать столько же влияния то, что я говорила во время дебатов, сколько и сама кампания. Предвыборная команда начала работать в составе примерно шести человек, но вскоре разрослась и ко второму туру стала просто-таки огромной, включая сорок или пятьдесят человек. Предвыборная агитация проводилась с великим тщанием, и к каждому члену парламента по несколько раз подходили мои представители, чтобы удостовериться в их лояльности. Эри и его коллеги знали, что в этом процессе нет легкого пути, и день за днем они работали, а Билл Шелтон вычеркивал имена из списка, ведя подсчет.

Тем временем общение с прессой стало чрезвычайно важным. Здесь помощь Гордона Риса была неоценимой.

На самом деле отношение к моей кандидатуре ощутимо менялось. Во вторник 21 января я выступила с речью на званом обеде в Сент-Стивенс в Гвинейском клубе, где присутствовали ведущие журналисты центральных и провинциальных газет. К тому моменту, в результате работы Эри, я уже начала чувствовать, что у меня есть шанс. В какой-то момент с кривой ухмылкой я сказала журналистам: «Вы знаете, я действительно думаю, что вам стоит начать принимать меня всерьез». К уикенду в газетах начали появляться статьи, по-новому освещающие мою кампанию.

Не снизили мои шансы и новые дебаты с вечно услужливым Дэнисом Хили в Палате общин на следующий день. Пребывая в озлобленном и мрачном настроении, он назвал меня «Пасьонарией[33] привилегий». Я записала ответ и через несколько секунд с удовольствием его озвучила: «Одни канцлеры используют методы микроэкономики. Другие – методы финансовые. А этот – просто дешевые». Консервативной половине парламента это понравилось.

За неделю до выборов Эри, Кит и Билл приехали на Флуд-стрит в воскресенье 26 января, чтобы обсудить положение дел. Число поручительств – примерно сто двадцать у меня и меньше восьмидесяти у Теда – выглядело очень оптимистично. Со всеми нужно было встретиться заново и удостовериться в их намерениях. Вероятно, в кампании Хита, в которой главными фигурами были Питер Уокер, личный парламентский секретарь Теда Тим Китсон и Кен Бэйкер, обладали такой же или даже более оптимистичной информацией; но было ошибкой с их стороны в нее верить. Разительно отличаясь от манеры поведения Эри, его команда обещала громкую победу в первом туре.

На Флуд-стрит мы договорились, что я обращусь к главным активистам моей кампании вечером в понедельник в комнате заседаний 13. Я не могла им ничего сказать о том, как нужно проводить кампанию. Они забыли о политических тактических приемах и даже политическом надувательстве гораздо больше, чем я когда-либо знала. Так что вместо этого я говорила и отвечала на вопросы о моем видении консервативного общества с 10.30 до полуночи. Было чудесно говорить от чистого сердца о том, во что я верила, и чувствовать, что те, от кого решительно зависела моя судьба, слушали.

Лагерь Хита сменил теперь направление своей кампании. Осмеяние не сработало. Вместо этого пришло обвинение в том, что тот тип консерватизма, который я представляла, возможно, притягивал наших сторонников из среднего класса, особенно с юга, но не был способен завоевать новые голоса. Моя статья в «Дэйли Телеграф», вышедшая в четверг 30 января, была прямолинейна: