Дебаты в палате общин в ту субботу – еще одно сильное воспоминание. Палата была справедлива разгневана вторжением на британскую территорию, и многие ее члены склонялись к тому, чтобы обвинить правительство в якобы неспособности предвидеть и предотвратить случившееся. Моей задачей было защитить нас от обвинений в неподготовленности.
Значительно труднее была вторая моя задача: убедить членов парламента в том, что мы ответим на агрессию сильно и эффективно.
Мое сообщение о том, что ударная группировка была готова к отплытию, вызвало крики одобрения. Но я понимала, что некоторые видели в группировке лишь дипломатическую армаду, которая призовет аргентинцев обратно за стол переговоров. Они не предполагали, что она на самом деле вступит в бой, в то время как всеми костями чувствовала, что аргентинцы никогда не уйдут оттуда без боя, и ничто меньшее, чем их уход, не устроит ни страну, ни, уж точно, меня. Другие разделяли мое мнение о необходимости применения ударной группировки, но сомневались в воле и выдержке правительства.
В то утро в парламенте мне удалось сохранить поддержку обеих сторон, отправив группировку в поход и обозначив наши задачи: острова должны быть освобождены от оккупантов и возвращены под британское управление как можно скорее. Я получила практически единогласное, но сдержанное одобрение палаты общин, которая озабочена поддержкой политической линии правительства, при этом сдерживая свои суждения о его эффективности.
Но я осознавала, что даже такой уровень поддержки наверняка будет ослабевать по ходу кампании. Я, в отличие от большинства членов парламента, понимала полный масштаб реальных военных проблем. Я предвидела, что нам предстоит столкнуться с трудностями, которые заставят даже некоторых «ястребов» задаться вопросом, стоит ли игра свеч. И как долго может просуществовать коалиция мнений, состоящая из воинов, переговорщиков и даже настоящих пацифистов? Однако на тот момент мы получили одобрение палатой общин стратегии, подразумевавшей отправку контингента. И это то, что имело значение.
Практически сразу я столкнулась с кризисом в правительстве. Джон Нотт, который находился под огромным давлением, непривычно слабо выступил со своей духоподъемной речью. С ним очень грубо обращались во время дебатов. Многие наши «заднескамеечники» обвиняли его в последствиях пересмотра обороны, пионером которого он являлся. Это было несправедливо; но не было сомнений, что кровь у партии кипит; и что нужен им вовсе не Джон Нотт.
Питер Керрингтон в то утро отстаивал позицию правительства в палате лордов и был принят довольно хорошо. Но затем Питер и Джон посетили многолюдное и озлобленное собрание «заднескамеечников». Здесь у Питера было уязвимое положение: как пэр он не заводил дружбы и не имел взаимопонимания с «заднескамеечниками», на которых всем нам приходится полагаться, когда ситуация накаляется. Как позднее сообщил мне Иэн Гау, это было очень трудное заседание, и чувства перекипели и выплеснулись наружу.
На протяжении уикенда пресса была крайне враждебна. Питер Керрингтон говорил об отставке. Я встретилась с ним вечером в субботу и повторно вечером. И Вилли Уитлоу, и я сделали все возможное, чтобы убедить его остаться, но похоже всегда существует подсознательное желание заплатить за катастрофу козлом отпущения. Нет сомнений в том, что отставка Питера Керрингтона в итоге облегчила задачу объединения партии и помогла сосредоточиться на возвращении Фолклендов: он это понимал.