В своем заявлении мне пришлось защищать свою собственную неподкупность, профессиональные действия чиновников, которые не могли сами за себя постоять, и, насколько это было возможно, моего готового к бою министра торговли и промышленности. Я нисколько не сомневалась, что как только все узнают правду и поверят в нее, все в конце концов наладится. Но тем не менее никогда не бывает легко убедить тех, кто думает, что знает, как работает правительство, но на самом деле не имеет об этом никакого представления, что никто не застрахован от заблуждений и ошибок в суждениях, особенно когда министры и чиновники находятся под почти непосильным давлением день за днем, как это было из-за выходок Майкла Хезелтайна.
Увы, у Леона оставались считанные дни. Решением заседания Комитета-1922, не моим решением, его судьба была определена. Он встретился со мной после обеда в пятницу 24 января и сообщил, что собирается подать заявление об уходе. Я пыталась отговорить его от этого – было нестерпимо терять лучших людей. Его уход из Кабинета означал потерю одного из лучших мыслителей и конец того, что при других обстоятельствах могло стать успешной карьерой в политике Великобритании. Но к этому времени я уже всерьез думала о своем собственном положении. Я потеряла двух министров Кабинета и не питала иллюзий по поводу того, что как только те, кто настроен критически, почувствуют слабость, в партии и правительстве найдутся люди, которые воспользуются возможностью убрать и меня.
Я знала, что проверкой на прочность станут мои ответы Нилу Кинноку в срочно организованных дебатах по «Уэстленду» в Палате общин в следующий понедельник. Все воскресенье я проработала с сотрудниками и составителями речей. Я просмотрела все документы, касающиеся дела «Уэстленда», с самого начала, мысленно упорядочивая для себя, что было сказано и сделано, кем и когда. Это было время, потраченное с пользой.
Нил Киннок в тот понедельник открыл обсуждение длинной и плохо продуманной речью, принесшей больше вреда ему самому, чем мне. Но когда я поднялась с места для ответной речи, я знала, что именно моего выступления ждала Палата. Снова я упомянула все детали, связанные с просочившимся письмом. Было очень шумно и меня много раз перебивали. Но на адреналине я отдала этой речи всю себя. Сейчас она не читается, как что-то выдающееся. Но она, без сомнения, изменила ход событий. Я подозреваю, что членам парламента от партии Консерваторов теперь открылся тот страшный ущерб, нанесенный партии. В те выходные избиратели могли с трудом поверить, что такое маловажное дело могло, многократно увеличившись, превратиться в проблему, угрожающую самому правительству. Поэтому ко времени моего выступления Тори по-настоящему желали лидерства, откровенности с налетом покорности, что я и пыталась им дать. Даже Майкл Хезелтайн посчитал благоразумным предоставить уверение в своей преданности.
Но наиболее разрушающим действием Дела «Уэстленда» было усугубление антиамериканских настроений.
Сразу вслед за «Уэстлендом» встал вопрос о приватизации «Бритиш Лейланд» (БЛ). Пол Ченнон, которого я назначила на место Леона, всего через несколько дней оказался перед лицом нового кризиса, который мог повлиять на работу тысяч людей и затрагивал значительное число членов парламента от партии Консерваторов, в том числе министров.
Я не всегда сходилась во взглядах с Норманом Теббитом по вопросу о БЛ. Я чувствовала, что в фирме дела шли плохо, и хотела занять в этом вопросе более твердую линию. Конечно, были улучшения, но управление все еще хромало.
Я считала, что в БЛ необходимы новое руководство и новый председатель, более строгая финансовая дисциплина, и прежде всего новый толчок к приватизации. С октября 1985 года Леон Бриттан очень пристально следил за этими аспектами, но именно приватизация все более становилась центром внимания. «Ягуар» уже был успешно продан. «Юнипарт», занимавшийся запасными частями для БЛ, тоже должен был приватизироваться, хотя в БЛ, казалось, не торопились с этим. Но, что важнее всего, мы тайно вступили в контакт с «Дженерал Моторс» (ДМ), где интересовались покупкой «лендровера», в том числе «ренджровера», микроавтобуса «фрайтровера» и грузовиков «лэйландтракс». Эти переговоры также казались бесконечным; поэтому я была довольна, когда 25 ноября Леон прислал мне свое предложение по заключению сделки.
Кроме немаловажного вопроса о цене стояло три нелегкие проблемы, которые требовали внимания.
Во-первых, нам нужно было продумать последствия касательно рабочих мест после рационализации производства грузовиков на ДМ (Бедфорд) и БЛ (Лейланд), что, несомненно, было привлекательным для ДМ в их предложении. Мы считали, что до 3 000 рабочих мест будет сокращено, но выбор в отрасли с большим избытком работающих состоял не в том, потерять или сохранить рабочие места, а в том, чтобы предотвратить свертывание производства грузовиков на одном или другом – а возможно и обоих – предприятиях.