Автобиография

Вначале я держалась в стороне из-за стеснения и болезненной неловкости пребывания в совершенно новом окружении. Я совершала долгие прогулки – по лугу вблизи Крайст-Черч, по университетским паркам и вдоль Червелла или Темзы, наслаждаясь своим одиночеством и размышлениями. Но вскоре мне стала нравиться оксфордская жизнь. Я была членом Методистской студенческой группы, которая организовывала званые чаи. Моя мать слала мне пирожные по почте, а еще в субботу утром я проводила час или около того в очереди возле «кондитерской фабрики» в северной части Оксфорда, чтобы купить что-нибудь к воскресному чаю. Я вступила в Хор имени Баха под руководством сэра Томаса Армстронга (по приятной случайности отца Роберта Армстронга), чей репертуар был шире, чем можно предположить по названию. Особенно мне запомнилось наше исполнение «Страстей по Матфею» в театре Шелдона, который Рен, возможно, для таких целей и спроектировал. Мы также пели «Принца Игоря», «Рио Гранде» Константа Ламберта и «Гимн Иисусу» Холста. Иногда я ходила просто послушать музыку: я посетила выступление Кэтлин Ферриер в «Сне Геронтия» Эльгара.

С окончанием войны и возвращением военнослужащих число развлечений увеличилось. Возобновилась «Неделя восьмерок»[6], и я ходила на реку смотреть на соревнования. Именно тогда я впервые стала ходить на танцы и даже иногда пить немножко вина (прежде я пробовала только шерри, и мне оно не нравилось, как не нравится и сейчас). Я попробовала мои первые сигареты. Они мне тоже не понравились, хотя я знала, что привыкла бы ко вкусу, если бы продолжила курить. Я решила не продолжать, чтобы экономить деньги, и вместо этого каждый день покупать «Таймс». Я впервые сходила на бал в День поминовения и, как девушка из песни, танцевала всю ночь. Я видела пьесы Чехова и Шекспира в Драматическом и Новом театре. (Тогда исполнялись первые пьесы Кристофера Фрая.) И я видела удивительную постановку ДООУ (Драматического общества Оксфордского университета) в саду колледжа с участием Кеннета Тинена, последнего оксфордского дэнди. Я не помню, что это была за пьеса, отчасти потому, что всегда было трудно отличить Кена Тинена на сцене от Кена Тинена в жизни.

Я могла бы иметь более блестящую жизнь в Оксфорде, но у меня было мало денег, и было бы трудно сводить концы с концами, если бы не скромные гранты, выдаваемые мне колледжем с подачи моего бесконечно любезного преподавателя химии Дороти Ходжкин. Я также получала помощь от некоторых образовательных фондов. Я могла бы пополнять мой доход из таких источников и далее, если бы готовилась стать преподавателем. Но я знала, что у меня нет призвания, и я верила и верю в то, что у хорошего учителя должен быть талант. На самом деле однажды, в летние каникулы 1944 года, я преподавала естествознание в грэнтемской школе. На заработанные деньги я купила то, что в Грэнтеме было роскошью, а в Оксфорде фактически необходимостью – велосипед. В то время, когда я преподавала, был освобожден Париж. Директор созвал всю школу и объявил, что Париж снова свободен, и рассказал нам, как смелые участники Сопротивления помогли союзникам, восстав против немецких оккупантов.

Это был волнующий момент. Мы явно выигрывали войну. Я чувствовала некоторую вину за то, что не принимала большего участия в событиях, и я разделяла радость британского народа, что Французское сопротивление вернуло Франции честь и гордость. Возможно, в те дни у нас было преувеличенное понимание универсальности сопротивления – мы рассказывали друг другу истории о том, как посетители кафе выстукивали на своих стаканах букву «П» на азбуке Морзе, символизируя слово «Победа», когда в кафе входил немецкий солдат, – но мы не сомневались, что каждый настоящий француз хотел быть свободным.

Я серьезно погрузилась в работу. Колледжу повезло иметь Дороти Ходжкин – блестящего ученого и одаренного преподавателя, работавшего в сравнительно новой области рентгеноструктурной кристаллографии. Миссис Ходжкин была членом Королевского общества и позднее внесла решающий вклад в открытие структуры пеницилина, первого антибиотика, за что она была награждена Нобелевской премией в 1964 году. На четвертый и последний год моего обучения (1946–1947) я вместе с немецким ученым-беженцем Герхардом Шмидтом и под руководством Дороти Ходжкин работала над исследовательским проектом (простым белком грамицидином Б), необходимым для завершения второй части моего курса по химии. Благодаря клубу «Космос» и Научному клубу я также познакомилась с перспективными молодыми учетными и имела возможноть послушать многих известных ученых, включая Дж. Д. Берналя. Его политические воззрения были крайне левыми, как и у многих других ученых того времени. Но они никогда не стремились привнести политику в свои профессиональные отношения со студентами.