Как многие девочки военного времени, я прочла книгу Барбары Картленд «Рональд Картленд», биографию ее брата, молодого идеалистичного члена парламента от консерваторов, от начала до конца боровшегося против политики умиротворения и погибшего в Дюнкерке в 1940 году. Это было выдающееся завещание того, кто не сомневался, что война была не только необходима, но праведна, и кто всю свою короткую жизнь был столь цельным – качество, которым я всегда восторгалась. Но ощущение того, что война и сопровождающие ее страх и страдания – или, в случае нашей семьи, материальные трудности и убытки – полны морального значения, было, должно быть, лучше всего передано в книге Ричарда Хиллари «Последний враг». Автор, молодой летчик, описывает борьбу, унесшую жизни столь многих его друзей и годом спустя унесшую и его собственную, как борьбу, идущую и в человеческом сердце. Это, говоря попросту, была борьба за лучшую жизнь.
Поколение тех, кто в отличие от Ричарда Хиллари пережил войну, чувствовало это желание навести порядок в самих себе, своей стране и в мире. Как я позднее узнала из общения с моими старшими политическими коллегами, никто из тех, кто сражался на фронте, не вернулся с войны точно таким же человеком, каким ушел. Не так очевидно, возможно, что война глубоко повлияла и на таких людей, как я, – достаточно взрослых, чтобы понять, что происходит, но не участвующих в событиях непосредственно. Но мы все видели эти огромные бедствия по-разному, и их влияние на нас было разным. Мне никогда не казалось, например, очевидным в отличие от других, что «урок» войны состоял в том, что государство должно занять ведущую позицию в нашей общественной жизни и выражать дух коллективных стремлений не только во время войны, но и в мирное время.
«Уроки», которые вынесла я, были другими. Первое – то, что та жизнь, которую жители Грэнтема вели до войны,
Наша жизнь в Грэнтеме во время войны – вплоть до 1943 года, когда я уехала в Оксфорд, – была, должно быть, очень похожа на жизнь бессчетных других семей. Добровольцами мы работали в военных столовых или где-нибудь еще. Все наши мысли были о фронте, мы ненасытно накидывались на любые новости, и мы сами, хоть и благодарные за пребывание более или менее в безопасности, знали, что мы не имеем первостепенного значения. Но немцы совершили на город двадцать один воздушный налет, и были убиты семьдесят восемь горожан. Городской завод по производству боеприпасов – Британская производственно-исследовательская компания – был очевидной мишенью, так же, как и пересечение Большой северной дороги и Северной железнодорожной линии – последняя пролегала в нескольких сотнях ярдов от нашего дома. Отец часто уходил по вечерам на дежурство по противовоздушной обороне. Во время воздушных налетов мы заползали под стол – у нас не было другого укрытия, потому что не было сада, – и сидели там до сигнала «отбой». После бомб, упавших на город в январе 1941 года, я спросила отца, не могу ли я сходить посмотреть разрушения. Он мне не разрешил. Двадцать два человека погибли в тот день. Мы также беспокоились о моей сестре Мюриел, которая работала в ортопедическом госпитале в Бирмингеме: Бирмингем, конечно, сильно бомбили.
По сути, Грэнтем играл гораздо большую роль, чем я думала в то время. В городе базировалась Пятая группа бомбардировочного авиационного командования, занимавшая большой дом на Харроубай Роуд, откуда по большей части и велось планирование воздушных налетов на Германию. Дэмбастеры[4]
летали недалеко от Грэнтема – отец познакомился с их командиром, майором авиации Гаем Гибсоном. Мне всегда казалось, что бомбардир Харрис, базировавшийся в Грэнтеме в начале войны, не получил должного признания. Я помню, что Уинстон Черчилль написал ему в конце войны:«Больше двух лет Бомбардировочное авиационное командование в одиночку вело войну в сердце Германии, неся надежду народам оккупированной Европы и давая понять врагу о мощной силе, что встает против него…