Также следовало учитывать Уолтера Маршалла. Дело было не только в том он мне нравился и я его уважала. Я также чувствовала, что мы все перед ним в неоплатном долгу за то, что электростанции продолжали работать во время забастовок шахтеров. Он может предпочесть придерживаться пути разделения на два, при котором та компания, которая крупнее, сохраняла за собой атомную энергию. Я, разумеется, не могла позволить его взглядам быть решающими – я и не позволила. Но я надеялась добиться содействия его и его коллег в сложном деле перехода к новой приватизационной и конкурентной системе. Поэтому на совещании в середине января я встала на сторону решения, к которому склонялся Сесил. Но я не исключала возможности перехода в будущем к конкурентной модели, которую предпочел бы Найджел Лоусон.
Позднее, в тот же месяц, я согласилась распределить мощности между двумя предполагаемыми компаниями-производителями в соотношении 70 к 30. Это и был план, который я попыталась продать Уолтеру Маршаллу. Уолтер, никогда не чуравшийся прямых высказываний, не скрывал своего несогласия с выбранным нами подходом. Я была согласна с ним в вопросе огромного значения атомной энергии. Но я не считала, что наши планы нанесут вред ее перспективам. Вновь и вновь я настаивала на том, что, какую бы структуру мы ни выбрали, она должна формировать реальную конкуренцию. Я часто обнаруживала, что прямой разговор приносит дивиденды. После некоторых размышлений и дискуссии с Сесилом, Уолтер Маршалл заявил, что, хотя CEGB и выразит свои глубочайшие сожаления по поводу принятого нами решения, он готов заставить систему работать. Планам Сесила Паркинсона также твердо противостоял Питер Уокер, который полагал, что пройдет как минимум восемь лет, прежде чем возникнет какая-либо вероятность выполнения конкурентной программы приватизации. Никому из нас это не казалось убедительным. Поэтому в четверг, 25 февраля Сесил смог выступить со своим заявлением перед палатой общин и обозначить, как он намеревается приватизировать электроэнергию.
Как всегда, перспектива приватизации означала, что финансы промышленности подвергнутся внимательному изучению, и то, что всплыло наружу, было предельно нежелательным. Руководствуясь вопросами окружающей среды и стабильного снабжения, я считала необходимым продолжать развитие атомной энергетики. Но осенью 1988 года цифры стоимости списания устаревающих электростанций были внезапно пересмотрены департаментом энергетики и оказались гораздо выше. Они стабильно недооценивались или даже скрывались. И чем внимательнее изучались цифры, тем выше они становились. К лету 1989 года сама перспектива приватизации основной компании, производящей электричество, в распоряжении которой были атомные электростанции, начала выглядеть безвыходной. Поэтому я согласилась, что старые электростанции «Магнокс» должны остаться под управлением государства. Это было одним из последних действий Сесила в департаменте энергетики, и он достался его преемнику Джону Уэйкему, которому предстояло разбираться с оставшимися вопросами атомной проблемы.
Алан Уолтерс с предыдущей осени просил, чтобы атомные станции были выведены за пределы приватизации. И, как часто бывало, он оказался прав. Цифры стоимости списания остальных электростанций теперь выглядели неявными, а затем стали расти, точно так же, как это произошло с «Магнокс». Джон Уэйкем рекомендовал и согласился с тем, что вся атомная электроэнергия в Англии и Уэльсе должна оставаться под государственным управлением. Одним из последствий этого стало решение Уолтера Маршалла, который, естественно, хотел сохранить атомные провинции своей империи, подать в отставку, что меня очень расстроило. Но другим последствием стала возможность начала приватизации, и это произошло на благо клиентов, дольщиков и казны.
Результат гениальной реорганизации промышленности Сесилом Паркинсоном на конкурентных основах заключается в том, что Британия сегодня обладает, пожалуй, самым эффективным энергоснабжением в мире. А в результате прозрачности, которая необходима при приватизации, мы также стали первой страной, которая вычислила полную стоимость атомной энергии, а затем создала подходящие для нее финансовые условия.
Все равно мне еще многое хотелось сделать. Но к тому моменту, когда я покидала свой пост, доля государственного сектора в промышленности снизилась на 60 процентов. Почти каждый четвертый житель страны был дольщиком. Более шестисот тысяч рабочих мест перешли из государственного сектора в частный. В сумме это стало крупнейшей передачей собственности и полномочий из рук государства в руки людей и их семей за пределами стран коммунистического блока. Британия действительно задала мировую тенденцию к приватизации. Около 400 миллиардов фунтов активов были приватизированы или приватизируются по всему миру. И приватизация не только одна из самых успешных статей экспорта Британии: она вернула нам репутацию нации новаторов и предпринимателей. Неплохой показатель на фоне того, что нам постоянно говорили: «Это не работает».