В равной степени к началу парламентских выборов было ясно, что и цифры, и, более фундаментально, подход «Структуры для экспансии» уже не соответствовали реальности. Программа универсального дошкольного образования явно была не по средствам. Школьные крыши вынуждены были протекать на протяжении многих лет, пока уменьшение числа учеников и закрытие школ не позволили лучше использовать ресурсы. Принцип доклада Роббинса о том, что «курсы высшего образования должны быть доступны всем, у кого есть достаточно способностей и знаний, чтобы его получить» (параграф 31), должен был уйти на второй план в ситуации финансовой напряженности.
Было большим разочарованием видеть, как скукоживаются выпестованные мной планы и программы, но я сейчас понимаю, что это было неизбежно. И возможно, побочным явлением этого стало то, что мы вынуждены были творчески подойти к вопросу о том, как добиться наилучших результатов при внезапно ограничившихся ресурсах. В экономической сфере кризисы с 1973 по 1976 год вели к глубокому скептицизму по поводу ценности кейнсианского управления спросом и к новому пониманию классической либеральной экономики сбалансированных бюджетов, низких налогов и свободного рынка. Похожим образом в образовании и других областях социальной политики осознание того, что должны быть найдены иные средства, нежели увеличение государственных расходов, открыло целый новый мир. Начали задаваться фундаментальные вопросы о том, может ли образовательная система в том виде, в котором она существует на данный момент, привести к ожидаемым результатам. Не существует ли она, по сути, ради выгоды тех, кто ею управляет, нежели тех, кто ею пользуется? Не делало ли государство скорее слишком много, нежели слишком мало? Чему могут нас научить результаты – часто более высокие – образовательных систем и методов других стран? Становилось необходимым пересмотреть всю эту политику, и нам вскоре было подарено много времени на размышления.
Глава 7
Урок не окончен
Чуть ранее 11 часов утра во вторник 23 июня 1970 года моя новая министерская машина привезла меня на Даунинг-стрит, 10, где вместе с другими коллегами я протолкнулась сквозь группу газетных и телевизионных журналистов, толпившихся возле дома. В приемной стояли радостный гвалт и смех. Мы бодро зашли в кабинет премьер-министра, где нас ждали Тед Хит и секретарь кабинета министров сэр Берк Тренд. Я заняла свое место за столом, но мысли мои витали отчасти вокруг моего министерства, отчасти вокруг больших стратегических задач, стоявших перед правительством. Там они и задержались, возможно, слишком надолго. Но я была взволнована не только оттого, что это было первое в моей жизни заседание кабинета министров. Я чувствовала, и думаю, что мы все так чувствовали, что это был решающий момент в жизни нашей страны.
Это было чувство, которое сам Тед изо всех сил хотел оправдать. Говоря с той же энергией, которой было наполнено его предисловие к предвыборному манифесту, благодаря которому мы только что победили на выборах, он объявил о своем намерении установить новый стиль управления. Особое значение придавалось тщательному обдумыванию и избеганию быстрых и торопливых решений. В изобилии обещались и полный разрыв, и новый старт, и новая метла.
Тон был именно таким, какого мы все ожидали от Теда. Он твердо верил в способность объективных политиков с широкими взглядами решать фундаментальные проблемы, если ход работы и структура правительства были верными и если были доступны и правильно использованы рекомендации действительно профессионального уровня. Этот подход лег в основу решения, принятого той осенью, учредить Штаб центральной политики под руководством Виктора Ротшильда, чтобы перевести механизм работы правительства на более «рациональные» рельсы (включая учреждение гигантского Министерства по вопросам охраны окружающей среды) и организовать систему Обзора и анализа программ. Более общо, этот подход вдохновлял на то, что оказалось чрезмерной уверенностью в способности правительства формировать и контролировать ход событий.
Неизбежно эта глава содержит большую долю ретроспективной оценки. Я не была членом ключевого Комитета экономической политики (КЭП) кабинета, хотя иногда присутствовала на заседаниях, когда шел разговор о заработной плате учителей или расходах на школы. Чаще я участвовала в подкомитете Теренса Хиггинса по вопросам заработной платы, когда применялись строго установленные государством цены и политика доходов – политика, которую наш предвыборный манифест обещал избегать, и внесла некоторый вклад в его работу. И естественно, я не была членом внутреннего круга Теда, откуда шли почти все главные решения. Роль самого кабинета в целом значительно уменьшалась, начиная с первого года правительства Хита по направлению к его концу.