Автобиография

Летом 1880 года, когда Сюзи было всего восемь лет, семья отдыхала на ферме Куарри, на вершине холма, в трех милях от Эльмиры, штат Нью-Йорк, где мы в то время всегда проводили летние месяцы. Приближалось время сенокоса, и Сюзи с Кларой считали часы, потому что сенокос был для них огромным и долгожданным событием – им было обещано, что они смогут взобраться на воз с сеном и доехать домой с поля на этой горе. Эта небезопасная привилегия, столь дорогая для их возраста и племени, была пожалована им впервые. Возбуждению не было границ. Они не могли говорить ни о чем, кроме как об этом эпохальном приключении. Но несчастье постигло Сюзи в самое утро важного дня. Во время внезапной вспышки страсти она за что-то ударила Клару – лопаткой, или палочкой, или чем-то в этом роде. Как бы то ни было, серьезность прегрешения явно находилась за границами дозволенного в детской. В соответствии с правилом и обычаем дома Сюзи пошла к матери повиниться и помочь принять решение относительно размера и характера причитавшегося ей наказания. Было абсолютно ясно, что наказанием могло стать только что-то ощутимое – дабы служить напоминанием и предостерегать правонарушительницу от подобного же попрания закона впредь. Дети всегда знали не хуже всякого другого, как выбрать наказание, которое было бы запоминающимся и эффективным. Сюзи с матерью обсудили разные наказания, но ни одно из них не казалось подходящим. Данный проступок был необычайно серьезен и требовал установления в памяти заграждающего сигнала, который бы не погас, не выгорел, но оставался бы там постоянно, выполняя свою охранительно-предостерегающую функцию вовеки. Среди упомянутых наказаний было лишение поездки на возу сена. Было заметно, что оно больно ударило по Сюзи. В конце, подводя итог, мать перечислила наказания и спросила:

– Какое из них, по твоему мнению, должно быть, Сюзи?

Сюзи обдумала список, уклонилась от своего долга и спросила:

– А как ты думаешь, мама?

– Знаешь, Сюзи, я бы оставила это на твое усмотрение. Сделай выбор сама.

Это стоило Сюзи внутренней борьбы и глубоких раздумий, но она вышла с тем решением, которое всякий, кто ее знал, мог бы предсказать:

– Хорошо, мама, я выбираю воз с сеном, потому что, понимаешь, другие вещи могут мне не запомниться, а если я не поеду кататься на возу с сеном, я легко это запомню.

В этом мире настоящее наказание, суровое наказание, длительное наказание всегда достается не тому человеку. Не я ударил Клару, но воспоминание о потерянной для бедной Сюзи поездке на сене до сих пор – спустя двадцать шесть лет – причиняет боль мне.

Совершенно очевидно, Сюзи была рождена с гуманными чувствами к животным и сочувствием к их бедам. Однажды, когда ей было всего шесть лет, это дало ей возможность углядеть в старой истории новый момент – момент, которого в течение многих лет не замечали старшие, но, возможно, более душевно глухие люди. Ее мать рассказала ей душещипательную историю продажи Иосифа его братьями, которые вымазали его плащ кровью зарезанного козленка, и т. д. Мать сделала акцент на бесчеловечности братьев, их жестокости по отношению к беспомощному младшему брату, на небратском вероломстве, которое они проявили по отношению к нему. Она надеялась преподать девочке урок кроткого сострадания и милосердия, который бы та запомнила. Ее желание явно осуществилось, ибо у Сюзи на глаза навернулись слезы. Она была глубоко тронута, а потом произнесла: «Бедный козленочек!»

Откровенная зависть ребенка к правам и знакам отличия взрослых часто является тонко завуалированным подобострастием и обратной стороной неприятия, но иногда зависть эта размещается не там, где ожидает ее увидеть лицо, оказавшееся в выигрыше. Однажды, когда Сюзи было семь лет, она сидела и, затаив дыхание, наблюдала, как одна наша гостья украшала себя к балу. Дама была очарована этим пиететом, этим немым и кротким восхищением, оно ее тешило. И когда ее приятные труды были окончены и она наконец встала – совершенная, безукоризненная, точно Соломон в блеске славы, – то помедлила, предвкушая получить из уст Сюзи дань восхищения, горевшую у той в глазах. Сюзи с легким завистливым вздохом сказала: «Как бы мне хотелось иметь кривые зубы и очки!»

Однажды, когда Сюзи было семь с половиной лет, она в присутствии гостей совершила нечто, что навлекло на нее осуждение и выговор. После этого, когда она по обыкновению осталась наедине с матерью, то некоторое время размышляла над случившимся, затем воздвигла то, что я считаю – и что сочла бы тень Бернса – вполне хорошей философской защитой: «Ну понимаешь, мама, я ведь не видела себя со стороны и не могла знать, как это выглядит».