Автобиография

Орион Клеменс родился в Джеймстауне, округ Фентресс, штат Теннесси, в 1825 году. Он был в семье первенцем и опередил меня на десять лет. Между ним и мной родились сестра Маргарет – которая умерла в 1837 году в возрасте десяти лет в той же деревушке Флорида, штат Миссури, где родился я, – и Памела, мать Сэмюэла Э. Моффетта, которая была пожизненным инвалидом и умерла близ Нью-Йорка год назад, в возрасте около семидесяти пяти лет, переболев всеми известными человеческому роду болезнями и испробовав все известные этому роду лекарства и методы лечения, вкушая по очереди каждую болезнь и каждый метод исцеления с энтузиазмом, свойственным только людям со страстью к новшествам. Характер у нее был безупречен, она отличалась весьма кротким и мягким нравом. Еще был брат, Бенджамин, который умер в 1843 году в возрасте десяти или двенадцати лет.

Детство Ориона прошло в крохотном бревенчатом селении Джеймстаун, среди бугристого рельефа, в восточной части Теннесси, среди очень редкого и примитивного населения, столь же несведущего относительно мира за пределами своей сферы обитания и столь же нечувствительного к нему, как другие дикие животные, населявшие окрестные леса. Семья переехала во Флориду, штат Миссури, затем – в Ганнибал, штат Миссури; Ориону тогда было двенадцать с половиной лет. Когда ему исполнилось пятнадцать или шестнадцать, его отправили в Сент-Луис и там он выучился ремеслу наборщика. Одной из его характерных черт был энтузиазм. Каждое утро он просыпался со страстным стремлением к тому или иному, оно пожирало его весь день, а к вечеру умирало, и на следующее утро, еще не успев одеться, он пылал новым интересом. Он переживал, таким образом, триста шестьдесят пять свежих, с пылу с жару, стремлений, на протяжении каждого года своей жизни – пока не умер, сидя за столом с пером в руке ранним утром, набрасывая очередной пламенный замысел и готовясь наслаждаться его огнем и дымом, пока ночь его не погасит. Ему было тогда семьдесят два года. Но я забываю о другой характерной его черте, очень ярко выраженной. Это были глубокие меланхолии, упадки духа, приступы отчаяния; они имели место каждый божий день наряду с энтузиазмом. Таким образом, его день был поделен – нет, не поделен, испещрен – от рассвета до заката сменяющими друг друга солнечным светом и черными тучами. Каждый день он был, наверное, самым счастливым и полным надежд человеком из когда-либо живших на свете, и точно так же каждый день оказывался несчастнейшим человеком в мире.