Читаем Автобиография полностью

Парни ликовали неописуемо. Они помогли мне составить завещание, что увеличило мой дискомфорт – с меня уже было довольно. Потом они отвели меня домой. Спать я не мог совершенно – мне не хотелось спать. Многое надо было обдумать, и на все это только четыре часа – потому что на пять утра была назначена трагедия, мне предстояло потратить один час – начиная с четырех, – чтобы попрактиковаться с револьвером и выяснить, какой стороной наводить его на врага. В четыре мы спустились в небольшой овраг, примерно в миле от города, и позаимствовали в качестве мишени дверь амбара – позаимствовали у человека, который уехал погостить в Калифорнию, – и мы прислонили к этой двери посередине жердь от забора, чтобы она изображала мистера Лэйрда, и встали напротив нее. Но жердь была не вполне подходящей заменой мистеру Лэйрду, потому что он был выше и тоньше жерди. Ни за что и никогда невозможно было бы в него попасть, а если бы и удалось, то весьма вероятно, что он расщепил бы пулю – наихудший материал для дуэльных целей, который только можно себе вообразить. Я начал тренироваться на жерди – и не мог в нее попасть. Тогда я стал стрелять в дверь амбара, но мне не удавалось попасть и в нее. Никто не подвергался опасности, кроме окрестных бродяг, по сторонам от этой мишени. Я был совершенно обескуражен и нисколько не взбодрился, когда мы вскоре услышали пистолетные выстрелы в соседнем овраге. Я знал, что это такое, – это Лэйрда натаскивала его шайка. Они услышат мои выстрелы и, конечно, переберутся через край оврага, чтобы посмотреть, что за рекорды я ставлю, – оценить, каковы их шансы против моих. Что ж, у меня не было никаких рекордов, и я знал, что если Лэйрд переберется через бугор и увидит мою дверь амбара без единой царапины, то так же страстно захочет драться, как хотел я, – то есть как я хотел в полночь, прежде чем пришел этот его катастрофический положительный ответ на мой вызов.

И вот как раз в тот момент маленькая птичка, не больше воробья, пролетала мимо и села на куст шалфея, ярдах в тридцати. Стив выхватил свой револьвер и отстрелил ей голову. О, он был меткий стрелок – гораздо лучше меня. Мы побежали туда подобрать птицу, и, конечно же, как раз в этот момент, уж будьте уверены, из-за бугра показался мистер Лэйрд со своими людьми и подошел к нам. И когда секундант Лэйрда увидел ту птицу, с отстреленной головой, он побледнел, спал с лица, и было видно, что его это взволновало. Он спросил:

– Кто это сделал?

Прежде чем я успел ответить, Стив небрежно и спокойно бросил:

– Это сделал Клеменс.

Секундант сказал:

– О, это удивительно. Как далеко находилась птица?

Стив ответил:

– О, недалеко – ярдах в тридцати.

Секундант сказал:

– О, так это поразительная меткость. Как часто он может такое проделывать?

Стив ответил со смехом:

– О, примерно четыре раза из пяти, верно?

Я знал, что этот шельмец лжет, но промолчал. Секундант произнес:

– Это просто ошеломительная меткость: я-то предполагал, что он не способен попасть даже в здание церкви.

Его предположение было очень недалеко от истины, но я ничего не сказал. Секундант отвез домой мистера Лэйрда, у которого слегка подгибались ноги, и Лэйрд прислал мне собственноручно написанную записку, в которой вежливо отказывался со мной драться на каких бы то ни было условиях.

Что ж, моя жизнь была спасена – спасена волей этого случая. Я не знаю, что об этом вмешательстве Провидения подумала птица, но я почувствовал себя при этом очень и очень приятно и комфортно. Так вот, мы узнали впоследствии, что Лэйрд поразил свою мишень четыре раза из шести подряд. Если бы дуэль состоялась, он бы так изрешетил мне шкуру, что она бы не удержала моих основных начал.

Когда подошло время завтрака, весь город облетела новость, что я послал вызов, а Стив Гиллис его отнес. И это, согласно недавно принятому закону, давало основания приговорить каждого из нас к двум годам тюремного заключения. Судья Норт не известил нас самолично, но это сделал один из его близких друзей. Он сказал, что нам было бы неплохо покинуть Территорию первым же почтовым дилижансом: таковой отправлялся на следующее утро, в четыре часа, – а тем временем нас будут разыскивать, но без особого рвения. Если же мы будем находиться на Территории после отбытия дилижанса, то станем первыми жертвами нового закона. Судья Норт горел желанием раздобыть какие-нибудь наглядные примеры действия этого закона и непременно продержал бы нас в тюрьме полные два года. Никому в угоду не стал бы он нас миловать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное