Читаем Автобиография полностью

Примерно год спустя и я получил свой шанс. Но я за ним не гонялся. Гудман уехал в недельный отпуск в Сан-Франциско и оставил меня исполнять обязанности главного редактора. Я-то предполагал, что это легкая должность, где не надо ничего делать, кроме как писать по одной передовице в день, но я был разочарован в этом своем предрассудке. В первый день я не смог найти, о чем бы написать статью. Затем меня осенило, что, поскольку то было 22 апреля 1864 года, на следующее утро должна наступить 300-я годовщина со дня рождения Шекспира – и какой лучшей темы мог я желать? Я раздобыл энциклопедию, изучил ее, выяснил, кто такой был Шекспир и что он сделал, позаимствовал все это и выложил перед общественностью. Того, что сделал Шекспир, было недостаточно, чтобы написать передовицу необходимого объема, но я заполнил свободное место описанием того, чего он не делал, – что во многих отношениях было более важным, потрясающим и интересным для чтения, чем самые прекрасные поступки, которые он действительно совершил. Но на следующий день я снова оказался в затруднении. Шекспиров, которых можно было бы пустить в разработку, больше не нашлось. Не нашлось ничего в предыстории либо в мировой перспективе, чтобы создать из этого передовую статью, подходящую для тамошней общины, поэтому оставалась всего только одна тема. Этой темой был мистер Лэйрд, владелец «Виргиния юнион». Его редактор тоже уехал в Сан-Франциско, и Лэйрд пробовал себя в редакторском деле. Я разбудил мистера Лэйрда какими-то (несколькими) любезностями того сорта, которые были модны среди газетных редакторов в тех краях, и он на следующий день отплатил мне той же монетой, в самом ядовитом духе. Он был уязвлен чем-то, что я сказал про него, какой-то мелочью, уж не помню теперь, что это было, – возможно, назвал его конокрадом или одним из тех словосочетаний, которые обычно использовались для описания другого редактора. Они были, безусловно, справедливыми и точными, но Лэйрд оказался очень чувствительной натурой и ему это не понравилось. Поэтому мы ожидали вызова от мистера Лэйрда, ведь согласно правилам – согласно дуэльному этикету в том виде, как он был реконструирован, реорганизован и усовершенствован дуэлянтами той местности, – всякий раз, когда вы говорили о другом человеке что-нибудь такое, что ему не нравилось, ему было недостаточно огрызнуться в том же оскорбительном тоне: этикет предписывал ему послать вызов, – поэтому мы ждали вызова, ждали весь день. Вызов не пришел. И по мере того как час за часом проходил день, а вызова все не поступало, парни стали впадать в уныние, пали духом, но я был бодр и весел, чувствовал себя все лучше и лучше. Они не могли этого понять, но я-то мог. Таков уж мой склад характера, который позволял мне пребывать жизнерадостным, когда другие были подавлены. Так вот, мы почувствовали необходимость отступить от этикета и самим послать вызов мистеру Лэйрду. Когда мы пришли к такому решению, парни потихоньку воспрянули духом, зато я стал понемногу терять свое оживление. Однако в предприятиях такого рода вы находитесь в руках своих друзей, вам не остается ничего иного, кроме как следовать тому, что они считают наилучшим курсом. Даггет сочинил за меня вызов, потому что владел необходимым языком – верным языком – убедительным языком, – а я был его лишен. Даггет излил на мистера Лэйрда поток неаппетитных эпитетов, заряженных энергией и ядом точно рассчитанной силы – такой, чтобы его убедить, а Стив Гиллис, мой секундант, отнес вызов и вернулся дожидаться ответа. Ответа не последовало. Парни были вне себя, но я сохранял хладнокровие. Стив отнес еще один вызов, еще неистовее прежнего, и мы опять стали ждать. Из этого опять ничего не вышло. Я почти совсем успокоился. Даже сам почувствовал интерес к этим вызовам, какого совершенно не чувствовал прежде: мне показалось, что я при совершенно небольших затратах зарабатываю превосходную и ценную репутацию, – и по мере того как отклонялся вызов за вызовом, мой восторг рос и рос, пока ближе к полуночи я не начал думать, что в мире нет ничего более желанного, как возможность подраться на дуэли. Поэтому я стал поторапливать Даггета, заставляя его отправлять вызов за вызовом. Что поделать, я перестарался: Лэйрд принял вызов. Я мог бы и предвидеть, что такое произойдет, – Лэйрд был не тем человеком, на которого можно положиться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное