Автобиография Алессандро Дель Пьеро

Все идет от мозга. И стареть начинает в первую очередь голова, а не тело. Со временем мы становимся грустнее, меньше смеемся – это факт. Мы чувствуем груз ответственности, беспокоимся о своей семье, о детях. Я из простой семьи, мой отец вкалывал, мой брат отдавал мне, кузенам или соседям поношенные вещи, потому что в деревне это нормально – один другому помогает. Я часто думаю, как трудно было моим родителям растить детей, и говорю себе, что их уроки в моей жизни никогда не кончатся. Я помню, что в деревне все сами строили свои дома, помогая друг другу и тратя дополнительно два или три часа после работы. Все обменивались своим умением: мой отец-электрик помогал соседу и налаживал ему оборудование, а другой сосед-каменщик помогал нам строить стену. Мне это кажется отличными общественными отношениями. И жертвы своего отца я со временем понял. Когда я первый раз вернулся домой на новой машине – это был «Мерседес-SL», двухместный, а два места для нашей большой семьи казались смешными, я помню, что в тот день я немного смутился. Мой отец гордился мной, но ничего не сказал, потому что он очень молчаливый человек. Он выкатил из гаража свой старый «Фиат-127», чтобы я мог въехать, гаражик был крошечный, он сказал, чтобы я въезжал осторожно и не поцарапал крыло. Этот дорогущий автомобиль, слишком дорогой для нас, напомнил мне, кто я такой и откуда я.

Боль – это тоже нечто мистическое, в том числе и физическая боль. Я думаю, что телесно я никогда так не страдал, как в тот день в Удине, когда между одним и другим переломом я сразу понял, без всякого обследования, что повредил колено. До конца матча оставалось совсем немного. Зидан сбросил мне мяч головой, и я хотел ударить по этому мячу, но мой соперник подставил свое тело, и я, сам того не желая, наткнулся на него ногой ровно в тот момент, когда ее вытянул. Я порвал три связки: переднюю крестообразную, большеберцовую коллатеральную и поперечную – заднюю я, к счастью, не порвал, а только растянул. Абсолютно все разрушилось. Мы смогли спасти только мениски – то, что внутри колена как раз легче всего вылечить. Я чувствовал жуткую боль в течение пары часов, внутримышечные инъекции «Вольтарена» совершенно не помогали.

Я помню первый диагноз, но, как я и сказал, мне не нужно было никаких врачей, чтобы понять, что со мной случилось. Меня осматривали во Франции, оперировали в Соединенных Штатах, и я начал по-иному смотреть на вещи. Мне предстояла долгая пауза, и, хотя мне это не очень нравилось, я постарался извлечь из этого все возможное. Мне нужно было перезагрузиться, хотя я понял это значительно позже. Думаю, что на самом деле существуют два Алессандро Дель Пьеро: до этого инцидента и после. Возвращение на поле – но прежде всего возвращение к себе самому – было бесконечным. В реальности это длилось два спортивных сезона. Когда я вернулся в игру, я был кем-то вроде заповедника особой охраняемой зоны. Каждое движение, каждое столкновение было рискованным. Я должен был двигаться очень осторожно и в то же время восстанавливаться, иначе никогда бы не вернулся к игре. В таких случаях тебя придерживает само твое подсознание, тебе страшно еще раз травмироваться. Словом, от этого очень тяжело уйти.

Случалось так, что я не мог забить с игры. Забивал только по пенальти, это было какое-то проклятие, настоящее мучение. Я смог прекратить эту череду только в предпоследнем матче чемпионата, когда отличился ударом головой, и это не самый мой любимый способ забивать. Тот мяч стал солнечным лучом в долгой-предолгой темноте, но светил он недолго, потому что на следующую неделю мы оказались в Перудже в этом жутком ливне, и потеряли – утопили – свой скудетто.

Все кончено? Это был последний удар в лицо? Да если бы! Еще нас ждал чемпионат Европы с тем жутким финалом против французов, когда мы пропустили «золотой гол» – правило, которое впоследствии отменили, потому что оно не было справедливым, но нам его хватило, чтобы утратить титул. Мы выигрывали 1:0, у нас было два отличных момента, чтобы забить, и оба раза я ошибся. Как я и говорил, я принял всю вину на себя, полностью, даже то, в чем я не был виноват, и, может быть, это была не очень хорошая идея. Но я сделал это инстинктивно, мне это казалось правильным, я был разочарован. До этого мы играли замечательно. В полуфинале против Голландии мы выиграли по пенальти, и я даже в полузащите играл. Казалось, что все отлично. Но потом судьба доказала мне, что с ней спорить нельзя. От такого проклятия можно сбежать только очень далеко. Я помню, что я выбирал место для отдыха на карте мира, стараясь найти самый отдаленный пункт, и это оказалась Полинезия. Сбежать туда было вполне разумным решением.