Автобиография большевизма: между спасением и падением

Коммунистическая организация остается политической партией «в широком историческом или, если угодно, философском смысле слова», писал Троцкий, то есть в этом отношении НЭП ничего не изменил. «На ближайшую эпоху партия должна целиком и полностью сохранить основные черты свои: идейную сплоченность, централизацию, дисциплину и, как результат, боеспособность»[268]. Идеология осажденной крепости, характерная для первой половины 1920‐х годов, привела большевистское руководство к мысли о том, что, хотя партия и должна состоять прежде всего из рабочих, не все рабочие должны состоять в партии. Юрий Ларин боялся, что партия превратится в «секту мандаринов», однако Зиновьев отметал эти опасения: «Сейчас задача состоит не в том, чтобы увеличивать количество членов, а в том, чтобы засучить рукава и энергично приняться за улучшение качественного состава партии»[269]. Ленин требовал от В. М. Молотова «удлинить стаж для приема новых членов в партию»: «Несомненно, что у нас постоянно считаются за рабочих такие лица, которые ни малейшей серьезной школы, в смысле крупной промышленности, не прошли. Сплошь и рядом в категорию рабочих попадают самые настоящие мелкие буржуа, которые случайно и на самый короткий срок превратились в рабочих»[270]. XI партийный съезд (март – апрель 1922 года) посчитал необходимым «изменить условия вступления в РКП в том смысле, чтобы затруднить это вступление не чисто пролетарским элементам». В результате шестимесячный стаж кандидатов сохранялся только в отношении рабочих с опытом работы на больших предприятиях не менее десяти лет. Для остальных срок стажа был продлен до 18 месяцев. Г. Н. Корзинов, делегат XI партийного съезда, разъяснял: «Рабочие не особенно любят ходить и собирать подписи. Иное дело попутчики-мещане, которые с удовольствием соберут вам не только пять… а десяток подписей, потому что их цели таковы: прийти в партию. Умеют хорошо откланяться, умеют: „чего изволите, слушаюсь“ сказать и этим самым добиться более высокого, почетного места. <…> У нас же в партии в настоящее время, когда она стала у власти, практикуется самым безобразнейшим образом наушничество, карьеризм, протекционизм. Вот то, что губит и разлагает ряды нашей партии. <…> Я предлагаю для рабочих оставить те же самые две рекомендации и трехмесячный кандидатский стаж, а для попутчиков, перебежчиков из мещан дать десять рекомендаций, с тем, чтобы эти рекомендации были от товарищей, прошедших суровую подпольную кружковую школу, ибо эти товарищи не будут зря давать направо и налево свои рекомендации. Затем этим попутчикам нужно сделать кандидатский стаж не годовой, а, по крайней мере, не менее двух лет, и в процессе этого стажа заставить их на фабриках и заводах познакомиться с физическим трудом»[271].

Так, например, 22-летний Михаил Неверовский считал себя рабочим. Его отец был «чернорабочий [сторож]», а мать – «сапожница», сам он учился на втором курсе факультета общественных наук в ПГУ. Осенью 1921 года Неверовский попытался стать новобранцем партячейки ПГУ. «Я сочувствую политике РКП, но будучи полным невеждой в области научного коммунизма, и не будучи в силах сознательно разобраться в современной действительности, оставался вне рядов авангарда пролетариата». Когда Неверовский разобрался в этих вопросах и подал заявление, его положили в ящик и рекомендовали обратиться позже, «выявив себя как работника» в университетских организациях. Затем решением XII партийной конференции (август 1922 года) в партию вообще прекратили принимать кого-либо, кроме производственных рабочих. Обсуждение заявления Неверовского было отложено на неопределенное время. Заявление Гершмана И. о вступлении в РКП(б) вообще не было принято к рассмотрению партбюро ПГУ ввиду запрета на прием кого-либо, кроме «рабочих от станка»[272].