Автобиография большевизма: между спасением и падением

XIII партийный съезд (23–31 мая 1924 года) снова открыл доступ в партию для «учащейся молодежи и других непролетарских элементов». Партийные циркуляры предвидели, что в связи с этим решением «будет массовая тяга в партию непролетарского элемента» и надо будет пересмотреть множество анкет лиц, не относящихся к первой категории[291]. Василеостровский райком инструктировал: «Учащиеся из рабочих и крестьян, если отрыв их на учебу от производства и сохи длился не более 3‐х лет, должны приниматься в кандидаты партии по 2‐й категории, с представлением 3‐х рекомендаций с 3‐х летним стажем. Остальные учащиеся вузов… принимаются по 3‐й категории с представлением 5-ти рекомендаций с 5-ти летним стажем»[292]. С нескрываемой горечью бюро Петроградского рабфака отмечало «предвзятость» к рабочим, находящимся ныне в вузах, в которых партия видит лиц, «оторвавшихся от станка, плуга, и вообще физического труда». Партия призвала рабочих сесть за парту, а теперь понижает в статусе, утверждали там[293].

Несмотря на ограничения, партийные ячейки вузов численно начали быстро расти. Если в 1924 году средняя вузовская ячейка по стране включала 85 коммунистов, то в 1926 году эта цифра поднялась до 170. Следуя постановлению Оргбюро ЦК от 12 января 1925 года «О партийной работе в вузах» и резолюции общенациональной конференции секретарей вузовских партячеек в Москве (февраль 1925 года) о том, что лучшие из студентов должны стать коммунистами, партячейка Ленинградского государственного университета открыла свои двери для новых членов. За 1924/25 учебный год партбюро рассмотрело 68 заявлений и удовлетворило 50 из них. Также было рассмотрено 19 просьб о переводе кандидатов в члены партии и отказано только четырем студентам, да и то временно[294].

Таблица 5. Социальное положение коммунистов ЛГУ, 1925–1926 годы

Источник: ЦГАИПД СПб. Ф. 984. Оп. 1. Д. 176. Л. 49–50.

Подстраиваясь под новый контекст, Василеостровский райком заявлял: «Мы никогда не рассматривали и не рассматриваем членов РКП(б) вузовцев членами второй категории»[295].

Присоединение к «партии пролетариата» считалось естественным для студентов-рабочих. Вяжевич И. В. из Горного института в Ленинграде просил зачислить его в кандидаты в партию, так как он «осознал в процессе своего развития, что преступно находиться чистокровному рабочему вне общественной работы»[296]. Дело Петрова С. из партийной ячейки Ленинградского института путей сообщения содержало сжатую автобиографию (январь 1925 года): «Я сын рабочего, вышедший из истинно-пролетарской семьи, мать и отец рабочие, выходцы из безземельных крестьян саратовской губернии. <…> Желание поступить в партию обусловливается моим классовым происхождением, убеждением, что РКП(б) есть и всегда будет выразительницей интересов моего класса»[297]. Гнесину П. из Томского технологического института было труднее осуществить диалектический переход из состояния «рабочего в себе» в состояние «рабочего для себя». Но, поучившись на рабфаке, он «немного отесался» и решил в январе 1926 года, что политические задачи теперь ему по плечу. Однако в партбюро ему указали на то, что неплохо было бы подтянуть свое знание партийной литературы, но как токарь, «прошедший через горнило революции, он к партийной жизни был готов»[298].

Допускалось, что инстинкт рабочего до определенного времени мог быть подавлен. Во время революции дух пролетариата внезапно прорывался, и рабочий узнавал именно в партии своего спасителя. Сын слесаря Рагожников из Ленинградского комвуза вспоминал в автобиографии 1924 года, как революция его «всколыхнула»: «Я посещал все заседания, митинги, собрания. С июльских дней я становлюсь уже большевиком. В партию вступил в августе 1917 г., побудила объективная обстановка, отец, знакомые большевики»[299]. Кочубеев В. Н. из комвуза имени Крупской в Ленинграде часто переводился с работы на работу в 1918–1920 годах, тем самым демонстрируя свою незрелость. «Рыба ищет поглубже, а человек получше», – объяснил он. В декабре 1926 года у Кочубеева поинтересовались, понимает ли он, откуда происходит его тяга к партии. «Я рабочий, а это святая обязанность быть в партии», – четко ответил он[300].