Автобиография для отдела кадров. Отчет о проделанной жизни

С нарушителями в полку расправлялись исключительно собственной полковой властью. Наказаний придумывалась уймова туча, – вплоть до таких, как рытье ямы в восемь кубов с последующим ее зарыванием. Было и наказание должностью пастуха, более смахивающее на поощрение, – в то время, как отличившийся воин должен был перед заслуженным отпуском вычистить один из многочисленных сортиров на боевом дежурстве, всегда заполненных под самую завязку – малоприятный отпускной аккорд, особенно зимой, когда эту ледяную глыбу приходилось долбить ломиком. Грань между поощрением и наказанием неумолимо стиралась, и всякий, идущий на заведомое нарушение, должен был реально себе представлять, достаточно ли оно преступно, чтобы стать неподсудным. По-настоящему доставалось только дуракам и простофилям. «Не можешь – научим, не хочешь – заставим!» Дураков надо было учить. Таких провинившихся надолго высылали в гарнизон на тамошнюю суровую гауптвахту – на перевоспитание. А без дураков было легче и безопаснее жить заведенным порядком. Сор из избы не выносили. Куча мусора росла. В грязи купались все…

По установленному в полку негласному кодексу, ябедничать было категорически запрещено. Если же кто-то по неопытности пытался нарушить этот неписаный закон, ему строго указывали. Однажды в карауле пожилой старший лейтенант Петров – единственный в полку реально классный специалист-электронщик – выпив лишнего, открыл пальбу из пистолета по воронам. Нашумел, одним словом, нарушил покой и перепугал многих бездельников – но отделался только домашним арестом, то есть, отдыхом от тягомотины наших «боевых будней». Отделался – и отделался, ну и ладно бы. Ведь никакая информация из полка даже выползти не могла: все исходящие письма читались, телефонные разговоры прослушивались, посылки вскрывались. Однако кто-то из полка исхитрился сообщить о происшествии в округ. Прибыл следователь. Долго и нудно допрашивал личный состав, хотя единственными настоящими свидетелями преступления были только выжившие после стрельбы вороны, – ничего существенного не выяснил и уехал восвояси. Но тревоги-то понагнал, муравейник расшевелил: вдруг открылось бы что-нибудь посерьезней этой детской забавы с пистолетом?

Доносчика все-таки вычислили…

У нас в полку служил молодой старлей-особист, большой любитель быстрой езды на своем двухколесном «Урале». Частенько выезжал он из расположения части покататься по родному Подмосковью, а когда возвращался и сворачивал с шоссе на бетонку, то еще издали сигналил, чтобы ему заранее открыли шлагбаум, и он мог через наш дремучий лес, не сбавляя скорости, пронестись во весь опор оставшиеся до военного городка километры. Дежурный воин так всегда и поступал: поднимал свой шлагбаум и весело салютовал старлею воплями и фривольными телодвижениями – от скуки, конечно.

На этот раз, после случая со следователем, ефрейтор по фамилии Мирголовов отчего-то замешкался со своим полосатым бревном – то ли не до конца поднял, то ли случайно опустил уже поднятый шлагбаум, – только бедный старлей врезался в него на полном ходу и вылетел из мотоциклетного седла прямиком в гарнизонный госпиталь на полгода. Да и то сказать – легко отделался на такой-то скорости. А ефрейтор Мирголовов после этого случая поехал в свой родной город Самарканд в отпуск – даже сортира не почистил на дорожку. А после возвращения в часть он вдобавок ко всему получил еще и звание младшего сержанта. Вот такие пироги!

* * *

Итак, под конец службы справедливость восторжествовала, и меня разжаловали в младшие сержанты.

Как я уже говорил, у нас в полку за серьезные правонарушения – и даже преступления! – взысканий не налагали, а иногда даже поощряли. Видимо, мой проступок по серьезности был настолько безобидным, что меня требовалось срочно и публично наказать по всей строгости.

Это было торжественно и чудно! Летом, на плацу, во время утреннего построения полка, под барабанную дробь. В этот понедельник полк, конечно, собрался не ради меня, – это был банальный развод подразделений части по объектам и боевым дежурствам. А тут и я подвернулся кстати – оживил, так сказать, рутину мероприятия.

– Сержант Бойко, выйти из строя! – скомандовал начальник штаба.

Я вышел и встал рядом с барабанщиком.

Сотни глаз с удивлением таращились на меня – сочувственно, испуганно и насмешливо.

Штабной писарь, чеканя шаг, вынес на плац красную бархатную подушечку, на которой лежали канцелярские ножницы, и остановился рядом со мной.

Начальник штаба зачитал приказ.

Под барабанную дробь дежурный офицер торжественно срезал мне по «сопле» с каждого погона – прямо как шпагу над головой сломал! Осталось только в кандалы – да на каторгу. Но обошлось.

– Встать в строй!

Я вернулся на свое место – уже младшим сержантом.

Вы меня спросите, за что тебе такая честь, Сережа? Да я и сам не знаю, если честно. За шоколадный загар, неотличимый от южного, вот за что!