Автобиография. Дневник. Избранные письма и деловые бумаги

Много есть любопытного в киргизской степи и в Аральском море, но вы знаете давно, что я враг всяких описаний, и потому не описываю вам этой неисходимой пустыни. Лето проходило в море, зима в степи, в занесенной снегом джеломейке, вроде шалаша, где я, бедный художник, рисовал киргизов и между прочим нарисовал свой портрет, который вам посылаю на память обо мне, о несчастном вашем друге.

Проживая в Одессе, быть может, встретитесь с Алексеем Ивановичем Бутаковым^{604}; это флотский офицер и иногда бывает в Одессе, у него в Николаеве родственники и родные; это мой друг, товарищ и командир при описании Аральского моря. Сойдитесь с ним. Благодарите его за его доброе, братское со мною обращение, он, ежели встретитесь с ним, сообщит все подробности о мне.

Прощайте, добрая моя Варвара Николаевна, кланяюсь Глафире Ивановне, князю Василию Николаевичу и всему дому вашему.

Т. Шевченко

14 ноября 1849, Оренбург.

41. А. И. Лизогубу — 29 декабря* {605}

Оренбург, 1849, декабря, 29.

В самый сочельник сижу себе один-одинешенек в горнице и тоскую, вспоминая свою Украину и тебя, мой друже единый. Думаю: вот бог дает и праздник свой великий на радость добрым людям, а мне не с кем слова сказать. И вдруг входит в комнату добрый Герн и подает мне ваше письмо. Господи милостивый! Как я обрадовался! Будто отца родного увидел или заговорил с сестрою на чужбине! А особенно прочитав, что вас всех, как праведных, миновала кара господня, даже заплакал, — так мне хорошо стало! Вы пишете, друже мой добрый, что шлете альбом из paper torchon, — спасибо вам, шлите. А красок сухих не посылайте, — здесь масла достать нельзя, к тому же меня весной еще снова погонят в степь! Такой мой жребий отвратительный! Что ж мне вам послать, ежели у меня нет ничего; послал бы вам вид Аральского моря, так такое мерзкое, что не дай боже! Тоску еще наведет, проклятое. Еще вы пишете, друже мой единый, чтобы я ставил цену на моих будущих рисунках; большое вам спасибо! Ведь тут без денег еще хуже, чем меж евреями. Я, нарисовав кое-что, отдавал за самую низкую цену, так что же — смеются! Мне кажется, ежели бы сам Рафаэль воскрес здесь, то через неделю умер бы с голоду или нанялся бы к татарину коз пасти. Вот такие здесь люди! Шлю вам киргизского баксу, или по-нашему кобзаря. Ежели найдется добрая душа, пусть купит, сделает доброе дело, а цену я ему назначаю 50 рублей; может, дорого, так сбавьте, как знаете. Буду посылать вам все, что сделаю достойного послать, а вы уж поступайте с ним, как вам будет угодно. Еще посылаю вам этого гренадера (это я); вспоминайте меня, глядя на него, друже мой добрый! Еще вы пишете, чтобы рассказал вам, что со мной было на Аральском море два лета, — ну его, пусть не было б того ни с кем на свете! Не считая тоски, все напасти перебывали у меня, даже вши, — вспоминать противно! Адресуйте ваши письма на имя Герна, а моего имени не пишите: он будет знать по штемпелю. Будьте здоровы! Будете писать Варваре Николаевне, поклонитесь ей от меня. Всему дому вашему низенько кланяюсь.

Искренний с вами Тарас Шевченко

1850

42. В. Н. Репниной — 1 января {606}

1 января 1850, Оренбург.

Поздравляю вас с Новым годом, молю господа о ниспослании вам всех благ. Я теперь сижу один-одинешенек и вспоминаю то прошлое, когда мы с вами в первый раз встретились в Яготине, и многое пришло в мою грустную бесталанную голову, — ужели и конец моей жизни будет так же печален, как настоящий день? В несчастии невольно делаешься суеверным — я теперь почти убежден, что мне не видеть веселых дней, и сердцу дорогих, и милой моей родины!

Для Нового года мне объявили, что следующей весной я должен буду отправиться опять на Аральское море; верно, мне оттуда не возвратиться! За прошедший поход мой мне отказано в представлении на высочайш[е] помилование! и подтверждено запрещение писать и рисовать! Вот как я встречаю Новый год! Неправда, весело?

Я сегодня же пишу Василию Андреевичу Жуковскому^{607} (я с ним лично знаком) и прошу его о исходатайствовании позволения мне только рисовать. Напишите и вы, ежели вы с ним знакомы. Или напишите Гоголю^{608}, чтобы он ему написал обо мне, он с ним в весьма коротких отношениях. О большем не смею вас беспокоить. Мне страшно делается, когда я подумаю о киргизской степи, — с отходом моим в степь я должен буду опять прекратить переписку с вами и, может быть, на много лет, а может быть, и навсегда! Не допусти господи!

Я недавно вам писал; не знаю, получили ли вы, потому что адрес не тот, который мне прислал на днях Андрей Иванович. Ежели будете писать ко мне, то сообщите свой настоящий адрес и сообщите адрес Гоголя^{609}, и я напишу ему по праву малороссийского виршеплета, а лично его не знаю.