Автобиография. Дневник. Избранные письма и деловые бумаги

Во имя всех святых простите мне великодушно мой лаконизм. Я в эти долгие дни буквально не владею собой. Не только писать — читать не могу. На днях получил я от Сергея Тимофеевича Аксакова его новую книгу «Детство Багрова». И она у меня так и лежит не разрезаннною. Несносно томительное состояние.

До скорого свидания, моя великодушная, святая заступница. Всем сердцем моим целую вас, графа Федора Петровича и все родное и близкое вашему нежному, благородному сердцу. Сердечно благодарный.

Тарас Шевченко.

122. М. М. Лазаревскому — 12 марта * {877}

Москва, 12 марта [1858].

Я в Москве, нездоров^{878}. Глаз распух и покраснел, едва на лоб не вылез. Доктор посадил меня на диэту и не велел выходить. Вот тебе и столица! Сам черт растянулся поперек дороги и не пускает меня к вам. Не сладишь с ним — с сукиным сыном, ничего не поделаю. Доктор говорит, что я неделю или две останусь в Москве. Прошу тебя, зайди к графине Настасий Ивановне и расскажи ей о моей беде.

С завтрашней почтой посылаю тебе два рисунка^{879}. Закажи фотографу снять две копии в два раза уменьшенные, одну для себя, а другую для меня. А потом передай рисунки графу Ф[едору] П[етровичу] и попроси, чтоб он при случае передал их Марии Николаевне для альбома, если они будут стоить того. Я думал передать их лично, но видишь, что со мной случилось.

Будь добр, найди этого повесу Овсянникова и скажи, чтобы он непременно увиделся со мной в Москве. Сижу я у Михайла Семеновича Щепкина, близ Садовой улицы в приходе старого Пимена, в доме Щепотьевой.

Не забывай меня, друже мой единый. Поцелуй за меня Семена.

Т. Шевченко

Насчет рисунков, какими их найдет граф и что он с ними сделает, напиши мне. Только не держи их долго у фотографа.

123. М. М. Лазаревскому — 19 марта * {880}

19 марта [1858, Москва].

Друже мой единый! Рад бы на крыльях лететь к вам, да проклятый глаз, чтоб он вовсе не вылез, не пускает. Сегодня был у меня доктор и раньше пасхальной недели не пускает меня в дорогу. А его, умника, нужно слушаться, а то нечем будет глядеть на свет божий и на тебя, мой друже единый!

Рисунки мои, я думаю, теперь уже получены. Пусть фотограф сделает хоть один экземпляр, — мне хочется, чтобы граф Федор Петрович передал их на праздниках Марии Николаевне, если найдет достойными того. Хорошо, если б так было.

Какого это черта Овсянников пропадает? Не знаю, купил ли он мне чемодан, или нет. Ежели купил, пусть хоть соломой набьет и пришлет мне, а то придется в Москве купить. Прощай, мой друже единый. Поцелуй Семена за меня.

Искренний твой Т. Шевченко

Как передашь рисунки графу Ф. П., садись на чугунку, да и ко мне^{881}, да вместе и вернемся в Питер. Ей-богу, хорошо было бы.

124. М. А. Максимовичу — 5 апреля * {882}

5 апреля [1858, Петербург].

Друже и голубе мой сизый! Получил я от Грицька Галагана все твои труды^{883}. Спасибо тебе. «Еретик» мой не весь, тут его и половины нет. Поблагодари за меня Бартенева и попроси его, может, он достанет где-нибудь вторую половину, а то я без нее ничего не сделаю. Читаю сейчас «Гуса» Анникова^{884}, хорошая вещь. Пишу тебе мало потому, что еще не огляделся вокруг. Низкий поклон Кошелевым и еще более низкий Марусе Васильевне. Посылаю тебе обещанное^{885} и прошу тебя, мой голубе сизый, не забывай искреннего земляка своего Т. Шевченка[17].

На обороте: Высокоблагородному Михайлу Александровичу Максимовичу.

125. С.Т. Аксакову — 25 апреля {886}

25 апреля 1858 [Петербург].

Чтимый и глубокоуважаемый Сергей Тимофеевич! Еще на прошедшей неделе получил я ваше искреннее, драгоценное письмо^{887} и только сегодня отвечаю вам, мой искренний, сердечный друже. Простите мне эту грубую непростительную и невольную невежливость. Грех сей случился потому, что я до сих пор еще не могу вырваться из восторженных объятий земляков моих. Спасибо им. Они приняли меня как родного, давно не виданного брата и носятся со мною, как с писанкою. Да еще, как на грех, выставка случилась в Академии Художеств^{888}, которой я так давно не видел и которая для меня теперь самое светлое, самое высокое наслаждение. Какие пейзажи, просто чудо! Калам огромное имеет влияние на наших пейзажистов. Айвазовский, увы, спасовал^{889}. Он из божественного искусства сотворил себе золотой кумир и ему молится. Грешно так оскорблять бескорыстное, непорочное искусство. Бог ему судия. Выставка немногочисленна, но прекрасна, а в особенности пейзажи, очаровательные пейзажи!

Вы, как великий художник, как самый пламенный любовник безмятежной очаровательной природы, Вы поймете причину моей невежливости и, как искреннему, нелицемерному поклоннику всего прекрасного и благородного на земле, великодушно простите мне мой невольный грех.