Автобус в лето

Это настоящая улыбка доброго человека.

Настоящая от настоящего.

Улыбаются глаза.

И грусть.

Не о себе.

Не жалость.

Грусть о светлом.

О жизни.

Опять мат.

Обращение через мат.

Он говорит, что Пиноккио – Дед Мороз.

Итальянский.

Мы смеемся.

А он улыбается глазами.

Важно дать другим смеяться.

Можно побыть и клоуном.

Но бёллевским.

Он коллекционировал жизнь.

Даже сейчас коллекционирует.

Он любит нас.

А я люблю его.

И обнимаю. Крепко.

Казалось бы, чужого деда и тестя.

Он пьян.

А я люблю его обнимать.

У него слезы.

Вижу только я.

Он отвернулся.

Прикурить.

Никто не видит.

А мне показал.

«Жаль, если вы меня не поймете…

Когда умру».

Он не играет.

Он не боится за себя.

Он верит в счастье и любовь.

Я смотрю в голубые глаза.

Пьяницы и матерщинника.

Я понимаю, что люблю его.

«Сашка…»

Сашка!

Мой старший брат.

Двоюродный.

С золотыми коронками с двадцати лет.

Смешной.

Из провинции.

И очень добрый.

Сейчас делает обувь.

Раньше работал на заводе, а ночью разгружал хлеб.

У него ребенок. Надо ставить на ноги.

Несколько раз развелся.

Сашка!

Его глаза с прищуром.

«Дядь Юр! Давай выталкивать машину. Мы поможем».

Мы – это я, мой родной брат и сам Сашка. В сумме нам 17 лет.

Еще мама и бабушка Настя.

Все мы в тамбовском лесу.

С ромашками, мухами и змеями.

И полным багажником грибов в жигуленке.

Баба Настя увидела много белых.

Присела на пенек.

«Эдак мы теперь и всем родственникам наберем. Ниночке и Тонечке».

Это мои тети из Воронежа и Губкина.

В этом вся баба Настя.

В этом весь русский менталитет.

В этом вся наша загадочная душа.

Собирали на всех родственников.

А Сашка был у нас на каникулах.

И вместо футбола он собирал грибы.

Потому что это Сашка!

Он добрый. Я уже говорил.

Дядя Юра!

Это мой отец.

Он за рулем.

Застряли в огромной луже.

Папа когда видит лужу, то несется в нее и уже там останавливается.

Бросает руль и говорит: «Всё, блин, застряли».

Почему бросает руль в луже, а не до нее, я не знаю.

Я бы поступил иначе.

Но мне четыре года.

Я молчу.

Сашка улыбается во все свои зубы. Пока еще белые.

«Пойдем гравий от железнодорожных путей принесем. Вытянет».

Идут с братом.

Бабушка и мама собирают ветки под колеса.

Я собираю ромашки.

Папа сидит в машине.

Ругается. На себя.

Все в сборе. Щебень есть, ветки есть.

Все толкают машину.

Полчаса.

Ничего.

Жигуль на месте.

Сашка весь в грязи из-под колес.

Смеется.

Потом заглядывает в машину.

Папы там сейчас нет.

Он ходит вокруг и объясняет, какие ветки лучше собирать.

Сашка начинает смеяться уже во весь голос.

«Дядь Юр! У вас машина на ручнике…»

Подъезжаем к городу.

Мы счастливы.

Мы семья.

И ручной тормоз здесь не помеха…

«Сижу и пью коньяк!..»

Сижу и пью коньяк!

На лавочке.

Во дворике больницы.

Здесь я уже четвертый раз за год.

Прошел все процедуры, а живот болит.

Круглые сутки.

Круглые сутки болит.

Даже ночью.

Накануне вечером гулял по этому дворику.

Смотрел на фонари.

На свет.

Желтый.

Он убегал. Пропадал.

Было пусто.

И немного себя жаль.

Скорее всего, уже не выпутаюсь.

Похудел на двадцать килограммов.

Врачи отводят глаза.

Ничего не говорят.

Ничего страшного. Ничего хорошего.

Просто отводят глаза.

А фонари как тюльпаны. Которые завяли.

И их уносит ветер.

По серой дороге.

Тюльпаны. Желтые.

Купил коньяк.

Подошел Костя.

Мой друг.

Он попал сюда случайно.

У него через месяц свадьба.

Пьем вместе.

Это его любимый.

Костя вообще только коньяк пьет.

У него гипс.

На ноге.

Он моложе меня на десять лет.

Я его очень люблю.

Был моим студентом.

Теперь работаем вместе.

Купили квартиры новые.

В одном доме.

Ногу Костя сломал в пьяной драке.

С бывшим ухажером невесты.

Оступился и сломал ногу.

Синяки на лице прошли давно.

«До свадьбы заживет. Да и недолго осталось».

Смеемся.

«Когда тебя выписывают?»

«Завтра. Гипс снимут, и домой. Юлька заждалась».

«А у меня через неделю самолет в Германию. На обследование».

«К свадьбе вернешься?»

«А у меня есть выбор? Ты ж меня не простишь!»

Допиваем бутылку и расходимся.

Больше я Костю не видел.

И свадьбы не было.

Через десять дней он умер.

Тромб.

Серый асфальт и желтые тюльпаны-фонари.

И ветер, который их уносит…

«Димка!»…

«Димка!»

Так меня зовут.

Почему?

Такое имя родители выбрали.

Назвали за полгода до рождения.

Вот я все время и Димка.

Могли назвать Мишкой.

Или Арсением.

Но назвали Димкой.

А в свидетельство написали: «Вадим».

К чему это я?

Да просто так.

Вспомнил.

Что можно представлять, когда вспоминаешь море?

Черное море.

Крым. Евпатория.

Волны?

Чаек?

Можно.

Но я не представляю.

Я вспоминаю ладонь мамы и макароны.

Странные воспоминания?

Ну, какие есть. Так скажу.

Только они и вспоминаются.

Всю жизнь.

Мамина ладонь.

С полосками вен на тыльной стороне.

Руки очень ловкие.

Мама играет в камушки.

А я смотрю завороженно.

Что за игра, спросите вы.

А я не помню.

Надо брать камни и подбрасывать.

А потом ловить как можно больше тыльной стороной ладони.

Правил не помню.

А мамину ладонь с камушками помню.

Точно уже не забуду.

Со своими дочками так не играю.

Почему?

И тут я не знаю.

Может, правил не помню.

А может быть, просто не хочу.

Это же мои воспоминания.

А у девчонок должны быть свои.

А еще макароны.

Не паста.

Хотя паста, конечно.

Но мы еще не знали такого слова.

Все было «макароны».

Переваренные.

В столовке на пляже.

Жара.

Я еле стою в очереди.

Очень устал.