Автограф

— Спасибо, служивые.

Больше не пилось, и остатки коньяка спрятали на полке среди банок с солидолом, бутылок с тормозной жидкостью и антифризом. Потом решили все же допить. Допили молча, без настроения, и уже поставили на полку только пустую бутылку.

Леня Потапов не любил, когда в редакцию являлся Вадим Ситников. Установка Вадима Ситникова — нельзя ограничивать естественные потребности человека, в них нет греховности. И надо перестать льстить человеку, пора выложить правду о его мыслях. Мысли у человека мутные. Естественные потребности светлые, а мысли мутные или смутные.

Критик Вельдяев ждал появления рассказов Ситникова: оттачивал на них перо. Ситников — фигура скандальная, но по-своему беззащитная. Оттачивать перо безопасно. Вельдяев считал себя, таким образом, строгим человеком литературы.

Зина ненавидела Ситникова. Сидела на стуле подчеркнуто прямая, неразговорчивая, и пальцы ее высоко подскакивали над клавишами машинки, отчего машинка писала не мягко, а сухо щелкала.

Вадим располагался в редакции, готовый поговорить о себе, Леня, по доброте душевной, втягивался в разговор. Не отмахивался фразами, старался понять Вадима.

Сегодня Вадим сказал:

— Случилось это в один непрекрасный день.

— Одолжить тебе денег?

— Не возьму, чтобы ты во мне окончательно не разочаровался. Только у Рюрика. Его полезно грабить. Цветущий вид. Ноги на педалях.

— Неужели не возьмете? — ядовито спросила Зина, по-прежнему сухо щелкая на машинке.

— Представьте. — Вадим поскреб пальцем по рукаву видавшего виды замшевого пиджака, будто по фанере. — Хотя испытываю определенную нужду в государственных ассигнациях.

— Не представляю.

Две недели назад деньги взял, десятку.

— Я раздроблен грехом, но не до такой степени, милсдарыня.

— Было бы что дробить!

— Сколько в мире неудач на одну удачу, вы не думали об этом? Люди делятся на кроликов, слонов и алкоголиков. Леня, купи для газеты рассказ! — Ситников выложил перед Леней горку исписанных страничек, сколотых почему-то английской булавкой. — Скоро буду стоять на углу и просить милостыню на трех языках, хотя лично я — пирамида человечества.

Леня прочитал название «Маяк».

— Не беспокойся, рассказ о молодом строителе-каменщике. Помнишь мой рассказ о газовщике, который обнюхивал трубы и за это получал деньги?

— Припоминаю.

— Он говорил: «У меня работа опасная, я под газом». — «Сколько мы вам должны?» — спрашивали жильцы. «Пять, можно три». За «Маяк» получить бы пять, можно пятьдесят.

— Где ваши творческие принципы? — спросила Зина, и глаза ее начинали угрожающе темнеть. — Вы говорите, что мысль — это порог, через который следует переступать.

— Иногда я на пороге задерживаюсь, вытираю ноги. Пьющий вино, милсдарыня, и пьющий воду — не мыслят одинаково.

— Вы одновременно кролик, слон и алкоголик.

— У меня жизнь хуже, чем у Каштанки. Где моя радионяня…

— Я вас отлуплю, если никто другой не может. Я серьезно. Я ненавижу!

Леня понял — Ситникова надо из комнаты уводить.

— В буфет? — предложил Леня.

— Именно, — с готовностью кивнул Ситников. — Текст слов подходящий. Я за гегемонию ласковости.

Леня и Вадим пришли в издательский буфет. Как в коридорах, так и в буфете обсуждались рукописи, проблемы, политика, результаты командировок, иногда здесь правили гранки, верстку. В вазочке с бумажными салфетками лежали карандаши и ластики, а если перевернуть любую из вазочек, то обязательно из нее выпадет две-три скрепки. Лене вовсе не хотелось сидеть с Вадимом над его рассказом, но иначе он поступить не мог.

Вадим начал пить кофе. Пил вприкуску.

— Повышенной строгости у тебя пишбарышня. Не умрешь от счастья.

— Не будем говорить о Зине и в такой форме.

Рукопись была достаточно объемистой и вся написана малоразборчивым почерком. Тоже манера Ситникова — не перепечатывать. Леня начал читать. Достал из кармана стерженек от шариковой ручки: привычка — таскает с собой стерженек, хотя он и пачкает карманы. Поставил на полях рукописи первую точку: первый вопрос к автору. Точек будет много, Леня уже знал.

Появилась Зина.

— Леня, вас к телефону. Владимир Званцев. — И чтобы Леня поторопился, добавила: — Из клиники.

— Извини, — кивнул Леня Ситникову и пошел в редакцию.

— Притомился? — спросил Володя на другом конце провода.

— Кое в чем.

— Я тоже. Встретимся, смягчим нервы?

Леня никогда и никому не умел отказывать. Да и встретиться с Володей всегда приятно.

— Покажу любопытные заметки.

— Чьи?

— Не свои. Не бойся. Это, собственно, письма. Но если убрать кое-что личное… Некоторые изыски…

— Где встретимся? В редакции у меня тут… сложно.

— У Саши Нифонтова. Идет? В «Хижине».

— Если вконец не измучаюсь. Рукописи у меня и автор.

— Автор, — усмехнулась Зина. — Хотите, я его камнем по голове!

— Зина, что вы говорите? — Леня быстро положил трубку.

— Правду о своем характере, чтобы вы учитывали на будущее.

— Зиночка, но он же действительно писатель. Своеобразный.

— Газовщик под газом.

Леня растерянно вертел в пальцах стерженек: не хотелось возвращаться к Ситникову.

— Я его выгоню. — И Зина своей отчетливой походкой направилась в редакционный буфет, а Леня быстро спустился вниз, в раздевалку.