Автомобилья поступь

Сердце от грусти кашнэ обвертываю,
На душу надеваю скептическое пальто.
В столице над улицей мертвою
Бесстыдно кощунствуют авто.
В хрипах трамваев, в моторном кашле,
В торчащих вихрах небоскребных труб
Пристально слышу, как секунды-монашки
Отпевают огромный разложившийся труп.
Шипит озлобленно каждый угол,
Треск, визг, лязг во всех переходах;
Захваченный пальцами электрических пугал,
По городу тащится священный отдых.
А вверху, как икрою кетовою,
Звездами небо ровно намазано.
Протоколы жизни расследывая,
Смерть бормочет что-то бессвязно.

«В переулках шумящих мы бредим и бродим…»

В переулках шумящих мы бредим и бродим.
Перебои мотора заливают площадь.
Как по битому стеклу – душа по острым мелодиям
Своего сочинения гуляет, тощая.
Вспоминанья встают, как дрожжи; как дрожжи,
Разрыхляют душу, сбившуюся в темпе.
Судьба перочинным, заржавленным ножиком
Вырезает на сердце пошловатый штемпель.
Улыбаюсь брюнеткам, блондинкам, шатенкам,
Виртуожу негритянские фабулы.
Увы! Остановиться не на ком
Душе, которая насквозь ослабла!
Жизнь загримирована фактическими бреднями,
А, впрочем, она и без грима вылитый фавн.
Видали Вы, как фонарь на столбе повесился медленно,
Обвернутый в электрический саван.

«Фонарь умирал задушенный дряблыми мускулами…»

Фонарь умирал задушенный дряблыми мускулами
Вечерней сырости, свое лицо обезображивая.
Трамваи прокалывали воздух тупыми музыками,
Фальшивя в каждом адажио.
В кинемо! В кинемо! В зале смотрели мы
Секунды остановленные снимком для вечного.
Бра тусклели, как слепого бельма,
И время прошмыгнуло незамеченное.
Ужас трагический, краснобенгальский
Сердца освещал, а когда мы вышли,
В фойе колыхавшемся мы услушали,
Как воздух кружился в замусленном вальсе.
Под скучное небо… Хмуро, пасмурно.
Ночь разбита луною до́-крови.
Расползается туша рыхлого насморка,
Щупальцы толпы спрутят в кинемато́графе.

«Благовест кувыркнулся басовыми гроздьями…»

Благовест кувырнулся басовыми гроздьями,
Будто лунатики, побрели звуки тоненькие.
Небо старое, обрюзгшее, с проседью,
Угрюмо глядело на земные хроники.
Вы меня испугали взглядом растрепанным,
Говорившим: Маски и Пасха.
Укушенный взором неистово-злобным,
Я вытер душу от радости на́-сухо.
Ветер взметал с неосторожной улицы
Пыль, как пудру с лица кокотки.
Не хочу прогуливаться!
Тоска подбирается осторожнее жулика,
С небоскребов свисают отсыревшие бородки.
Звуки переполненные падают навзничь, но я
Испуганно держусь за юбку судьбы.
Авто прорывают секунды праздничные.
Трамваи дико встают на дыбы.

«Магазины обнажают в обсвете газовом…»