Автонизм

– Сука… – сказал тихо. Посмотрел на Максима, снова в папку. Взял из стакана ручку и подписал нужный бланк. Потом спохватился, открыл нижний ящик стола и протянул Максиму вслед за бланком плитку «Бабаевского».

– Я не хочу.

– Да ты еле встал.

Максим поднялся:

– Могу идти?

Ефим тоже поднялся. Он смотрел беспокойно, лоб влажно поблёскивал:

– Ты занят сегодня? Хочу опробовать, чё-как…

Максим ответил Ефиму прищуром. Тот не поддавался, давил:

– Вдруг ехать завтра куда, надо разобраться.

– Если быстро. В десять мне надо быть на «Троллейной».

– Будешь, понял. Ты шоколад-то ешь.

– Не хочу.

– Ну хрен… Пошли тогда.

В гараже Максим снова снял олимпийку и сумку, протянул их Ефиму:

– Возьмите с собой.

Тот спешно взял вещи, поторопил. Максим снова лёг на чумазый, едко пахнущий прямоугольник платформы, тут же встала дуга обращения, расширилась до купола. На глаза словно набросили плотную ткань, рёбра раздвинул жар, внутренности потянуло в разные стороны, а потом – в кучу.

И почти сразу же на лицо закапало: тяжёлые капли дождя задолбили по лбу и губам. Максим очнулся лежащим на тротуаре под золотящейся вывеской «Ломбард». Сверху рушился ливень, под спиной текла ледяная река стока.

Он тяжело перевернулся на бок, кашлянул, из лёгких вышел дымный плотный воздух.

– Давай, вставай, – потащил Ефим вверх за плечо.

– Ты курил? – Максим откашливался и еле стоял на ногах.

– У тебя ничего не работает, в курсе?! – орал Ефим. – Где подогрев сидений, где мультиэкран?

– Магнитка работает, – прошептал Максим.

– Да на хрена мне магнитола твоя!

– Ты курил?!

– Там даже свет через раз в салоне…

Максим согнулся пополам, его вырвало. Ефим продолжал орать:

– …мне тачка, которая ползает меньше сотки, а сиденье, как в дачном толчке…

– Во мне нельзя курить, у меня аллергия!

Дождь сыпал и сыпал. Максим стоял согнувшись, чтобы не заливало лицо, и пытался отдышаться. Внутри клубились горечь и сладость одновременно, рот постоянно наполнялся слюной, Максим сплёвывал.

Он не сразу заметил, что улица мало похожа на «Троллейную».

– Эй! Эй-й! – разогнулся он. – Мы в каком районе? Который час?

На улице торчало два дома-барака, она упиралась в забор стройки, пахло полынью и затхлой озёрной водой. Тут Максим заметил, что у Ефима в руках только его лимонная «бананка». Он рывком забрал её:

– Хорошо, что у меня ключи здесь, а не в олимпийке. Пустоголовый.

Максим открыл сумку и проверил: связка ключей была на месте. Ефим отёр лицо от влаги:

– Загулялся слегонца, чё.

– Денег дай на такси, чё.

Ефим не стал спорить, достал, похмыкивая, пятисотку:

– Виноват, товарищ машина.

От него шёл сладкий пивной аромат. Когда раскрывал рот – сильнее. Максим забрал пятисотку, развернулся и пошёл в сторону перекрёстка.

– Папку надо читать, урод, – шипел он, набирая адрес в приложении. – Час ночи!

Когда подъехало такси, Ефима на улице не было. Максим сел на заднее сиденье, сгорбился, сдвинул дрожащие плечи и почти всю дорогу смотрел в одну точку.

***

Утром Ефим встретил его простецким «прости» и протянул олимпийку.

Максим закрыл за собой дверь, решительно сел и медленно начал:

– Ещё раз я проснусь с дымом внутри…

Ефим заулыбался:

– Не. Всё. Не будет.

Максим смотрел хищно:

–…я тебя блевотиной умою!

Улыбка Ефима прокисла:

– Иди в жопу.

– Сам иди.

– Скажи спасибо, что я презики в тебе не забыл.

Максим офонарел. Он почувствовал, как по затылку и шее течёт холодная колючая волна. В глазах Ефима, сейчас особо похожих на глаза мопса, не было ни раскаяния, ни стыда. Максим встал и направился к двери.

– Э, ты куда эт? – Ефим остановил его, перегородив выход. Максим долго набирал воздуха, а затем выдавил тихо:

– Забытый предмет стоит автонизму жизни. А если б я рипнулся?

– Я же сказал. Всё. Не будет больше.

И снова ни в голосе, ни в глазах его не было глубины. Максим почувствовал себя в западне.

– Где твой предыдущий автонизм? – спросил он. Ефим метнулся к вешалке-пальме и стащил куртку:

– Всё будет нормально, увидишь. Поехали по адресу. Пожалуйста. Нас ждут.

– Я не хочу с тобой работать.

– А больше не с кем, – запросто ответил Ефим.

Платформа № 12 внезапно оказалась отмытой. Пусть не до блеска, но до родного матового цвета металла. Максим остановился перед ней в недоумении, провёл ладонью по волосам. Ефим не торопил, просто ждал возле кнопки обращения, молча перебирал документы, выуженные из кармана.

– Ладно, – выдохнул Максим. Он повыше застегнул олимпийку, которую теперь можно было не снимать, потом протянул Ефиму бананку. – Не забудь, пожалуйста.

Пахла платформа теперь свежо и пронзительно – металлом. Максим просунул руку в паз и отметил, что внутри он тоже начищен. Тут же сработала дуга. Темнота стояла перед глазами секунды четыре, простреливала цветными бликами и дрожала. Затем рассеялась.

Максим очнулся на платформе маленькой СТО. Где-то работал пневмоключ, слышались стук и звуки шиномонтажа. Пахло маслом и яблочной отдушкой.

– Пошли, поедим. – Ефим стоял рядом и расстёгивал ворот форменной рубашки.

Под его нависшим животом виднелась сумка-бананка.

На улице было удивительно солнечно, ветер приносил горечь листвы.