Автономное плавание

«Думай, голова – шапку тебе куплю!»

Через несколько минут внешне беззаботного фланирования за перекрестком с Bonistraat решение проблемы нашлось. И имело вид вполне прозаический, с некоторой, обывательской, точки зрения даже умилительный.

На тротуаре, перед открытой дверью расположился седовласый, немолодой – даже на первый взгляд – господин. Опорой для его несколько грузного тела служило кресло на небольших, явно не приспособленных для перемещения по улицам, колесиках. Господин кутался в шерстяной плед с геометрическим рисунком темных тонов, поверх пледа у него на коленях лежала закрытая книга с тусклым, но хорошо видимым издали, золотым тиснением на обложке: «Jacobi Sprengeri et Henrici Institoris. Malleus maleficarum»[55].

Виктор усмехнулся про себя: тоже мне инквизитор на заслуженном отдыхе! Небось, и дыба, списанная по амортизации, в подвале припасена на всякий пожарный случай, и «испанский сапожок» с именной табличкой «За тридцать лет беспорочной службы» от престола святого Петра на антресолях пылится.

«Впрочем, они же все здесь закоренелые протестанты. Ну да хрен редьки не слаще, пусть благодарность не от папы римского, а от наследников какого-нибудь Лютера или Кальвина».

Рядом с креслом старика, погруженного в созерцание чего-то недоступного случайному свидетелю, скромно сидел небольшой скотч-терьер – эдакая ожившая сапожная щетка. Поводок его ошейника был привязан к ручке кресла. Хреново – на искушенный взгляд – привязан. Хоть и крепко. Подобно хозяину, пес был занят своими, уж тем более непонятными прохожим-людям, проблемами. Полуприкрытые глаза его казались обращенными внутрь, навстречу отрицаемой церковью собачьей душе, которая есть тьма египетская по сравнению с человеческими потемками. Лишь изредка топорщилась верхняя губа, обнажая внушительные клыки вкупе с остальными, – положенными хоть и одомашненному, но все же хищнику, – зубами. Намек на рычание, беззвучно проступавший сквозь плотно сжатые челюсти, оставался скорее на уровне тщательно культивируемого охранного рефлекса, нежели прямо и явно демонстрируемой агрессии.

Федорчук с трудом стряхнул мелкое наваждение с явственным религиозно-философским оттенком, вызванное созерцанием, казалось бы, обыденной картины отдыхающего породистого пса и его хозяина, открывшего к тому моменту книгу, на полях которой рассыпался бисер маргиналий[56].

«Хорошо не пудель, язви его в душу. Вроде отпустило немного», – тут Виктор понял, что уже несколько минут стоит на тротуаре рядом с захватившей его внимание и воображение парочкой, – старик и пес, – и не понимает, что же заставило его перейти на другую сторону улицы, поближе к ним.

«Тьфу ты, сила неприятная. Чтоб вам пусто было!» – в сердцах высказанное проклятие сорвало невидимый стопор с тугой пружины событий.

Действие, буквально завертевшееся в последующие секунды, воспринималось в сознании Виктора цепочкой слайдов:

«Кошка, выпрыгивающая из открытого окна на тротуар».

«Резкий рывок казавшегося полусонным терьера». – Прыжок Акелы за добычей.

«Опасно кренящееся кресло».

«Наполненные ужасом глаза старого господина».

Но демонстрацию пришлось срочно прервать.

Федорчук решительно остановил падение старика, и в тот же самый момент поводок лопнул, не выдержав яростного порыва ограниченной в исполнении своих «основных» инстинктов собаки. Терьера пришлось ловить не меньше пяти минут, притом казалось, он издевался над преследователем, ежесекундно меняя направление движения, оглядываясь на бегу и – «опять это наваждение!» – ехидно скаля зубы. За время погони жертвами, помимо кошки, конечно же, чуть было не стали два велосипедиста, один молодой почтальон и полицейский, собственно, и прекративший этот разгул стихии, приняв на грудь «терьера в прыжке», как защитник принимает футбольный мяч после штрафного.

Рассыпавшись в извинениях перед потенциальными пострадавшими и в благодарностях перед стражем порядка, Виктор крепко ухватил лохматого возмутителя спокойствия и с поклоном вернул его уже успевшему прийти в себя хозяину.

Последовавшее за этим приглашение на чашку кофе быстро переросло во взаимную приязнь. Особенно после того как выяснилось, что «отставной инквизитор», господин Никлас ван Бюрен, не только сносно говорит на пяти европейских языках, но и согласен сдать на несколько дней такому любезному молодому человеку, как gere Кеек, пустующую комнату в своем доме. Сверх оговоренной платы Виктор легко согласился гулять с непоседливым Бусте хоть целый день, с непременным условием не отходить от дома далее двух кварталов, ибо дальше начинались «кошачьи» территории, – «а мальчик нервничает, ну вы понимаете?».

Федорчук прекрасно все понимал, кроме одного – невероятного, просто фантастического везения.

«Ну вот, начались рояли в кустах и на тротуарах», – бурчал он себе под нос. Но пятая точка, обычно зудевшая в случае предполагаемой «засады», на удивление вела себя тихо. Со случившимся следовало мириться и использовать случай на все сто.