Автономное плавание

Много позже, году в тридцать третьем или тридцать четвертом, когда она близко сойдется с Анаис Нин[52]… в дневнике писательницы Кейт Кински найдет описание, идеально подходящее под то, каким она видела Луи-Виктора. «Он играл в шахматы в кафе, куда приходили старые актеры послушать старых музыкантов, исполнявших классические квартеты. Он любил смотреть на рассвете на проституток, усталой походкой плетущихся домой. Он рвался ухватить все, что еще не успело „навести красоту“, нацепить украшения: женщин, еще не причесанных, еще не окончивших макияж…» Но в отличие от Генри Миллера, Луи-Виктор не носил нелепых костюмов и знал толк в хороших винах и редких блюдах для гурманов. Он всегда был, что называется, при деньгах – Кайзерина пыталась не думать о том, откуда берутся эти деньги, – играл на скачках, частенько посещал казино и знал, кажется, пол-Европы, имея в виду, разумеется, публику вполне определенного сорта. Впрочем, водился он, кажется, и с бандитами, но даже тогда одевался со вкусом, какой редко встретишь среди современных европейцев. Однако Луи – Виктор был именно человеком вкуса. Он знал вкус жизни и умел развить его у другого человека. У женщины. У нее. У Кайзерины…

* * *

Они спустились к озеру, погуляли немного по набережной, обмениваясь шутками, смеясь и перекрикивая духовой оркестр, игравший без перерыва вальсы Штрауса. Потом посидели в ресторанчике, где под неодобрительными взглядами обывателей пили французское шампанское вместо честного немецкого пива или рейнского вина. А еще – потом, они снова гуляли вдоль озера и в парке. Погода стояла чудесная, и всеми – Кайзерина не исключение – овладело замечательное настроение…

– Прошу прощения, господа! – мужчина, преградивший дорогу веселой компании, говорил вежливо, но в голосе его звучала угроза, и весь его облик, одежда, взгляд светлых глаз, тяжелые кисти и запястья излучали враждебность.

– Что такое? – спросил Луи-Виктор, останавливаясь и переходя с французского на «язык бошей».

– Прошу прощения, – повторил высокий, крепкого сложения мужчина, одетый в брюки-галифе, заправленные в сапоги с высокими голенищами, коричневую рубашку с галстуком и каскетку. – Вам туда нельзя! Извольте пройти вокруг.

– Что за дела? – Луи-Виктор сузил глаза и подобрался, словно собирался драться.

– Туда нельзя. Вам придется пойти в обход, – указал мужчина на другую тропинку, и Кайзерина увидела на его руке повязку со свастикой…

«Коммунист? Нет, кажется, все-таки социалист…»

– А что там такое? – вклинился в короткий, но обещающий быстро перерасти в скандал разговор, капризный голосок Нардины ди Паолис.

– Вам придется…

– Кто ты такой, чтобы указывать мне, что я должен делать? – Луи-Виктор говорил тихо, едва не шепотом, произнося звуки с холодным шелестом, от которого у Кайзерины мороз пробежал по коже. Это был «плохой», опасный голос ее мужчины, оружие сродни хищному лезвию навахи, которую де Верджи носил с собой, отправляясь в притоны Марселя.

Длинная фраза, но, по существу, одна простая мысль. Ты – ничто, я – все. И поэтому я решаю здесь и сейчас, как и всегда, и везде, что делаю, чего хочу.

– Проблемы? – к преградившему им дорогу мужчине подошли еще двое, одетые в точно такую же полувоенную форму.

– Пойдем, Луи-Виктор! – Феликс Байш – сын одного из богатейших людей Лотарингии – вмешался как раз вовремя. Настроение скандала, витавшее в теплом ароматном воздухе, легко могло быть стерто запахом крови.

– Пойдем! С нами женщины… а эти… господа… Впрочем, предоставим их своей судьбе… – Феликс улыбнулся, и напряжение неожиданно оставило Луи-Виктора. Он вновь подхватил Кайзерину под руку и повел в направлении другой аллеи, в парке было удивительно хорошо.

– Кто эти клоуны? – спросил Луи-Виктор, когда вся компания отошла на несколько шагов.

– Боюсь, что они не клоуны, – ответил закуривавший сигарету Феликс. – Это опасные люди, Луи, и они не остановятся перед применением насилия, тем более когда охраняют своих командиров.

– Командиров? – задумчиво переспросил Луи-Виктор и, обернувшись, посмотрел на группу людей, собравшихся у большого черного автомобиля.

Кажется, они собирались фотографироваться. Во всяком случае, смотревшая в том же направлении Кайзерина увидела фотографа, устанавливающего треногу штатива.

– Тот, что в форме и каскетке… толстый… Видишь? – начал объяснять Феликс, хорошо знавший немецкие дела, так как уже несколько лет жил в Мюнхене. – Это Эрнст Рём… Ну, что тебе сказать, Луи, он второе лицо в их национал-социалистской партии и командует этими, – кивнул он на охрану. – Это штурмовики… СА.

– Так мы, выходит, нарвались на самую верхушку… Гитлер тоже здесь? – спросил заинтересовавшийся Луи-Виктор.

– Не вижу… Но тот второй… Маленький, колченогий… Это доктор Геббельс… он депутат рейхстага и главный пропагандист их партии.

– А этот красавчик, рядом с депутатом, тоже какая-нибудь шишка? – спросила Нардина.

– Не знаю, – пожал плечами Феликс.