Автономное плавание

«Никак нет! Я на минутку. Я в Прагу еду. С Ольгой договорились встретить в Праге католическое Рождество».

«С какой Ольгой?» – не сразу врубился Олег.

«С Ремизовой! Ну, помнишь, я тебе рассказывала?»

И точно рассказывала.

«Ольга…» – впрочем, сейчас Олег помнил только то, что Таня и Ольга жили в одной комнате в общежитии, когда учились в университете. Только Ольга, похоже, была историком… И… Да! У нее же сестра замужем в Австрии. Могла поехать к сестре и договориться с Таней встретиться на нейтральной территории. А Прага как раз…

«И выходит…»

Выходило странно и даже вычурно. Он договорился с Витькой и Степой встретить Новый год в Амстердаме, и вот они здесь. Все трое. А Таня договорилась с Ольгой, и… Почему бы и нет? И «родственница» что-то не то про Эдуарда ляпнула: «Не быть ему королем»?!

«Ты-то, мать твою, откуда это знать можешь при живом еще Георге?»

Но, с другой стороны, девицы-то вроде бы договаривались не на Новый год, а на Рождество. Неувязочка получается. Таня однозначно перешла в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое, то есть как раз в католическое Рождество, когда, если верить истории про Скруджа происходят очень разные чудеса.

«А не едет ли у вас, дорогой товарищ, ваша фашистская крыша? Или теперь вместо мальчиков вас на девочек потянуло, причем сразу на всех?»

– А хочешь, Кисси, я тебе анекдот расскажу? – Олег вдруг обнаружил, что уже минут десять крутит в пальцах незажженную сигаретку, отчего та совсем уже потеряла товарный вид.

– Какой анекдот? – подняла бровь удивленная резкой сменой темы разговора Кайзерина. – И не называй меня, пожалуйста, Кисси. Зови меня Кейт, если тебе не сложно.

– Сложно, – «широко» улыбнулся Ицкович. – А анекдот хороший.

Как назло, в голову лезли какие-то убогие шутки, которые вполне могли оказаться на поверку старыми и бородатыми, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс. А ему требовался знаковый анекдот из того – будущего – времени, который ни с чем не спутаешь и неправильно не поймешь.

– Ну, рассказывай, коль приспичило, – пожала плечами Кайзерина. Очевидно, анекдот – последнее, в чем она сейчас нуждалась.

– Да, так вот, – Олег бросил в пепельницу измятые останки так и не зажженной сигареты и, достав из пачки другую, неторопливо закурил. – Сидит в Москве народный комиссар…

– Кто? – удивленно подняла бровь Кайзерина.

– Народный комиссар, – повторил Олег. – Министр…

– А!

– Я могу продолжать?

– Да.

– Сидит, значит, в своем кабинете министр, то есть народный комиссар Путин…

– Кто? – поперхнулась сигаретным дымом Кайзерина.

– Народный комиссар Путин, – объяснил Олег, внимательно следивший за реакциями своей дальней родственницы. – Фамилию я, разумеется, придумал. Я не помню, как там его звали на самом деле. Какая-то еврейская фамилия. Ведь ты же знаешь, Кисси, все комиссары евреи.

– А Путин это еврейская фамилия?

– Не знаю, – пожал плечами Олег, изображая полного дебила, но не просто дебила, а качественного, то есть национал-социалистического.

– А! – кивнула уже порядком дезориентированная Кайзерина. – Да. Я поняла.

– Хорошо! – улыбнулся Олег. – И вот сидит этот Путин в своем кабинете, а к нему другой комиссар приходит. М-н… Как бы его назвать? Ну, пусть будет Березовский.

– Как ты сказал? – она побледнела. Нет, это слабо сказано. У нее кровь от лица отлила. Или как говорят? Ни кровинки в лице?

– Ну, не знаю я их еврейских фамилий! – взмолился Баст. – Гусинский, Абрамович, Березовский, Черномырдин, Ходорковский…

Олег перечислял все фамилии, которые знал, из тех, что на слуху, и которые что-то могли сказать тому, кто знает, о чем, собственно, речь.

– Ты… – Кайзерина внезапно охрипла, а в зеленых – все-таки они были зелеными – глазах… Ну, пожалуй, Олег мог бы описать это выражение одним словом – безумие.

– Я… – кивнул он. – А ты… Ольга? Только без истерики!

Черт! Кто же знал, что ее так проберет, но, слава богу, оклемалась она довольно быстро, и Ицкович – от греха подальше – увел ее из кондитерской на воздух.

* * *

«Любопытная ситуация…»

Любопытная? Ну, вы и скажете, сударь! Ведь это, положа руку на сердце, никакая и не ситуация вовсе, а сплошное безобразие. Фантасмагория и сон разума, вот что это такое! Однако же факт: как минимум дважды на протяжении очень короткого времени: в католическое Рождество и в Новогоднюю ночь в Европе случилось что-то такое, что, как говаривали русские народные сказочники, ни в сказке рассказать, ни пером описать! Или, может быть, случилось это не там и тогда, а здесь и сейчас: в смысле, при переходе 1935-го в 1936-й?

«Нет, это глупость и дебилизм! – Ицкович выбросил окурок и потянулся за новой сигаретой. – Все это ведь совершенно условно. Вон в России старый новый год вообще десятого января отмечают… или тринадцатого? – не важно…»