Автопортрет

Время от времени они встречаются лицом к лицу в тесном брайтоновском мирке, мужчина и женщина. Взоры их равнодушно скользят мимо и они проходят в лучшем случае удостаивая друг друга небрежного кивка. Между тем эта безразлично – равнодушная женщина самый близкий и дорогой, не считая сына, безразлично – равнодушному мужчине. Про женщину не скажу не знаю. Но они проходят и будут проходить, хорошо, что не расплевываясь, мимо, ибо так уж устроены люди – самые страшные, кровавые, незаживаемые раны нам наносят самые любимые, родные, ненаглядные, близкие… Человеческие отношения строятся тяжко, годами, если не десятилетиями, буквально по крупицам – рушатся же в миг один от поступка, слова, жеста, взгляда, собираются в течении жизни – разбазариваются за ночь. С уходом друг друга в их жизнях образуются зияющие пустоты, которые со временем заполнятся, хотя нет – некоторые не заполнятся как никогда так и никем и ни чем.

На закате жизни судьба сведет меня с другой женщиной. Так уж суждено, и ничего с этим не поделаешь. Рука моя окажется единственной протянутой навстречу которую она благодарно примет. Они встретятся и будут хранить тепло друг друга даже тогда, когда одна из них бессило обмякнет.

Прошло пол года. Не просто – абсолюной трезвости. Затворничества. Зализывания ран.

Боль не ушла, оказывается она просто копила силы и выжидала часа своего, а я ведь так надеялся, мотылек легкомысленый, а она просто спряталась, затаилась, играла мо сной в кошки – мышки, все эти бесконечно долгие дни, недели, месяцы с тем, чтобы растерзать и рвануть с новой силой, ударить но ногам, заходивших ходуном, сердцу, бешено заколотившемуся, дыханию сбитому, коже покрывшейся испариной, мозгам ничего не соображающим при виде одиноко идущей навстречу знакомой фигуры. Да, но и тебе кровь прилила к лицу, ах, всему виной сок морковный, кто бы подумал…

Ни с того ни с сего рука рванула, непроизвольно, судорожно, независимо от воли, или что там от нее осталось, крышку телефона. Ты вначале не сообразила, затем, мне показалось?, обрадовалась. Мы поговорили так, ни о чем, но ты не бросила трубку, я не бросил, значит есть на свете кой – какая правда жизни. Внезапно, так же повинуясь некой силе неведомой, выскочил на улицу зная, сейчас я увижу, я не мог тебя не увидеть – и вот локоны твои на ветру развевающиеся, я не мог их не увидеть – это стало выше меня.

Замкнутое пространство располагает к общению. В одиннадцать вырубается свет. Сон не идет не только мне. Лучи прожекторов смотровых вышек зайчиками прыгают по потолку разбивая ночные сумерки в которых каждый занят своим – курит, глазеет разноцветный ящик, ведет неспешные беседы за жизнь. Которые никто не ведет на воле.

Нельзя сказать, что мы закорешились, уж слишком разные люди, хотя в дальнейшем и имели небольшое дельце в Польше, с которого соскочил при первой же возможности, но об этом не здесь. От вынужденого безделья и нечего делать повадились, помимо шахмат, играть в игры детские. Столицы или имена разные, или писатели, ну вы поняли, сами небось из детского возраста не вышли, да мы всегда в нём, до доски гробовой, чего уж там… Москва – Амстердам – Мехико – … Послушай, понизив голос, как – то молвил ночной собеседник, когда речь в который раз зашла о женщинах…

«Мы их не расстреливали. Это была бы для них слишком легкая смерть. Мы их рубили саперными лопатками. Причем делали это как можно медленнее, как можно мучительнее. Чтобы видеть, как тело испускает дух, агонизирует в предсмертных муках. А когда пленных проводили через выжженные села, местные жители пытались сделать то же самое голыми руками».

Сон не шел, абсолютно, вот как сейчас, в третьем часу, и уже не придет. Бесшумно шаркая подошвами медленно вдоль и поперек меряю камеру время от времени поглядывая на соседа, тихое дыхание которого едва доносится с нижней койки. Спокойное, умиротвореное, чисто вымытое лицо обычного, вроде красноармейца 43 – го, рубящего тупой саперной лопаткой безоружного пленного, жителя мирного, меня самого. Да, и меня самого, но узнал я об этом только сейчас, спустя годы в STURBUCKS за чашкой капучино, от тебя и узнал – ай умничка!, ничем себя не выказал, виду не подал, не сорвался – нельзя мне, словно саперу по минному полю густо усеяному без миноскателя идущему ошибиться, дойти надобно во что бы то ни стало, но до конца самого – только глаза отвел чтоб ты в них нечто не увидела, не смотри в глаза собаке, псу бешеному, зверюге смертельно подраненому.