Автопортрет неизвестного

– Действительно, – сказал Вася, возя тряпкой по полу. – Извини, папа, вы очень громко беседовали. Васильки – это хорошо.

– А если васильки, – спросила Аня, – почему тогда гол… ой, обнаженная?

– Обнаголая! – закричал Вася, выжимая тряпку и громко плюхая ее обратно в ведро. – Голобженная! Запарилась, потому и голая. Васильки на солнцепеке драть – в полчаса взопреешь! Название: «Василек – полей вредитель, вы его с корнями рвите!»

– Васька! – крикнула Аня и замахнулась на сына. – С отцом! Отцу!

– Тихо! – Алабин схватил ее за руку. – Василий, ты… В общем, чувство юмора спасает, ты прав, сынище. Все это просто смешно, и хватит об этом. Ты лучше скажи, что творишь?

– Так, – сказал Вася. – Одну штучку.

– Показывай. Быстренько.

Вася ускакал. Аня взялась за ведро, пошла к двери.

– Ты его только не вздумай ругать втихаря, – сказал Алабин. – Он еще, ну, в общем, не перебродил. Ничего страшного.

Вася принес кусок картона, подал Алабину.

– Так-так, – сказал Алабин, отведя картон на вытянутую руку и сощурив один глаз. – Так, молодой человек. Танкисты на учениях, это явно не бой, это учения, я так понял? Угу. Но несколько плакатно. Отдает плакатом или журнальной иллюстрацией. Это, в сущности, не станковая работа.

– Глаз-алмаз! – восхитился Вася. – Это и есть журнальная иллюстрация. В журнал «Смена». Должна пойти в седьмой номер, – важно сказал он. – Ну, если, конечно, сам знаешь. Журнальные дела: передвинули, отодвинули, задвинули…

– Умница. – Алабин несколько растерялся. – Значит, просто так взял и пришел в журнал со своими работами? На голубом глазу? – Вася кивнул. – И на звучной фамилии? – Вася развел руками, мол, куда денешься. – И сколько?

– Сто рублей. Маловато, ясное дело, но как начинающему…

Алабин его перебил:

– А известно ли тебе, что великие мастера прошлого годами работали подмастерьями у своих учителей? Что гильдия живописцев специально заседала, чтоб решить, способен ли молодой мастер к самостоятельной работе? Имеет ли он право ставить подпись под своей картиной? Известно?

– А я не великий мастер прошлого, – кротко ответил Вася и забрал картон. – Я просто буду художник-иллюстратор. Любая работа почетна, и платят неплохо.

– Приехали! – Но Алабин старался говорить мягко. – Значит, для тебя искусство – это всего лишь деньги?

– А ты забесплатно работаешь? Когда тебе этот тип про первый зал и закупку сказал, ты не то что в сарафан, ты ее во фрак одеть готов!

– Заткнись! – крикнул Алабин.

В комнату влетела Аня:

– Вася! Петенька!

Алабин прошелся по комнате, подошел к ней, положил руку ей на плечо.

– Все в порядке. Так, немного поспорили о жизненном пути художника. Не волнуйся. Художники – лихой народ, а два художника в одной семье – ого! – Он нервно улыбнулся, второй рукой поманил Васю, обнял и его. – Видишь, Аня, наш сынище процветает, в седьмом номере «Смены» будет его дебют. Ждем с нетерпением.

– Васька! Работник! – Аня обняла сына, и они стояли, обнявшись кучей, все втроем. – Что ж от матери-то скрываешь?

– Скромный, – сказал Алабин. – А то давай, если хочешь, позвоню в редакцию. А то журнальные дела: отодвинули, передвинули…

– Спасибо, папа. Не надо.

– Молодец, Василий! – сказала Аня.

– Значит, сто рублей… Это мило. А зачем тебе деньги?

– В дом! – сказал Вася. – Я все буду тебе отдавать.

– Но мы вроде не нуждаемся.

– Ты сам говорил: лишних денег не бывает.

8.

Алабин отодвинулся от Васи и Ани, и все они перестали друг друга обнимать.

– Верно, – сказал он. – Аня, оставь нас на минутку. Сядем. Садись, Василий, поудобнее. Слушай меня внимательно. Василий! Ты мне сын. У тебя моя фамилия и отчество Петрович. Василий Петрович Алабин. Это закон. Но ты мне не родной сын. – Вася кивнул и выпрямился на стуле. – Разговор у нас мужской и откровенный, но ты не робей, ничего страшного. У тебя есть родной отец, Алексей Иванович Бычков. Он тебя родил и до двенадцати лет воспитывал.

– Помню, – сказал Вася.

– Ты его любил? – спросил Алабин.

– Не помню.

– Так вот. Он тебя любил, и я это прекрасно помню. А когда мы с твоей мамой полюбили друг друга, он остался один.

– Бывает, – сказал Вася.

– Он очень страдал, – сказал Алабин.

– Наверное, – сказал Вася.

– А тебе не пришло в голову как-то ему помочь? Теперь, когда ты уже почти совсем взрослый парень? Почти совершеннолетний? Я думаю, самое благородное и правильное будет, если ты отнесешь эти деньги, свой первый заработок – ему. Что ты молчишь?

– Зачем ему деньги? Знаешь, сколько в Метрострое проходчик получает? Да еще стахановец?

– Да не в деньгах дело, – сказал Алабин. – Это будет, ну, в общем, по-настоящему, по-человечески. Понял?

– Нет.

– Но почему? Разве надо еще объяснять?

– Не надо, папа, ничего мне объяснять, деньги я тебе отдам, они твои, решай сам. Если прикажешь, я разыщу адрес и перешлю по почте.

– Я не хочу приказывать, – сказал Алабин, – я хочу понять… То есть хочу, чтоб ты понял.

– Он мне чужой человек, – сказал Вася. – Он мне никто.

– А если ему плохо? Если он с горя пьет?

– Тогда посылай ему водку, – тихо, но дерзко сказал Вася. – По пол-литра в день. Или в Кащенко устрой, пускай лечится.