Автопортрет неизвестного

– Сейчас. – Алексей погладил ее по голове. – Сейчас я отпущу такси, поговорим спокойно.

– Не надо. Что ты мне расскажешь? Про трудную жизнь и тяжелый характер? Брось.

– Тогда поедем.

– Лучше давай я одна поеду, а ты потом. Ты ведь умеешь вызывать такси. Только ты все равно приезжай к нам. Ко мне. Обещаешь? Точно?

Он кивнул, довел ее до двери, отпер два замка.

Ольга шагнула в полумрак лестничной клетки. Нажала кнопку лифта. Не отозвалось.

– Иногда по ночам выключают, – сказал Алексей, стоя в дверях. – Спускайся, я подожду. А потом тебе из окна помашу. Маме привет. Дураки мы, гостинцев не собрали… Вон тут сколько всего. А то давай? Маме отнесешь. Или коньяк возьми вот этот, «сюперьёр». Тут ноль семь, а мы только чуточку отпили. Пригласишь ребят, они офигеют. Еще три минуты, дашь таксисту пятьдесят копеек сверху… Да, у тебя деньги есть?

– Нет, – сказала Оля. – В смысле, гостинцев не надо. Коньяк не надо. А деньги есть.

14.

Оля вышла на лестницу, обогнула зарешеченную по старинке колонну лифта, спустилась на один марш и вдруг вскрикнула и взбежала обратно.

– Что такое? – отозвался Алексей, который еще не успел закрыть дверь квартиры.

– Там человек… – сказала Оля. – Там. – Она показала рукой. – Сидит.

Алексей несколько секунд думал, надо ли снять тапочки и надеть туфли. Но потом решил, что не надо.

Это оказалась Тоня.

– Погоди, – сказал Игнат. – А как она вошла без домофона? Или она знала код?

– Господи! – вздохнула Юля. – Год-то какой? Восемьдесят четвертый! Тогда не было никаких домофонов и кодовых замков. А дом был хоть академическо-министерский, но не охраняемый. И даже без лифтера, без консьержа, представь себе.

Тоня сидела на ступеньках, подложив под себя сумочку и обхватив колени руками. Она поздоровалась с Олей. Оля, наверное, подумала: как странно, что эта некрасивая сорокалетняя тетка – ее сестра по отцу. А может, ничего не подумала, потому что уж очень много всего было сегодня вечером. Алексей велел Оле ехать домой, а Тоню пригласил зайти. Она немного поупиралась, но он сказал, что Римма Александровна уже спит.

Пришли. Положил ей салата и ветчины, налил вина. Тоня сказала, что Ярослав Диомидович умер; ей позвонил его адъютант. И еще сказала, что она от него беременна. Она работала медсестрой в Кунцевской больнице Четвертого управления. Ее Алексей туда устроил. Ярослав ее знал с детства, еще до того времени, когда Сергей Перегудов ушел от ее мамы Валентины Михайловны к матери Алексея, к Римме Александровне. Потом они не встречались и вот увиделись год назад примерно, Ярослав там лежал на обследовании. Он уже был вдовцом. Ему было за шестьдесят, он же двадцатого года. Обещал, что распишутся, что пропишет ее к себе – у него шикарная квартира на Смоленской набережной. Но не успел. Жалко, конечно. Но ничего. Залетела ворона в высокие хоромы. Не жили хорошо, и начинать не надо. Ничего. Она привыкнуть не успела. Год всего прожили. Если можно так выразиться, конечно.

Вдруг рассказала, что у нее с Ярославом был тяжелый разговор, совсем недавно, может, на той неделе. Она спросила, почему у них с Алисой Карловной не было детей.

– Он признался, что в пятьдесят первом, когда их с Алисой арестовали, ее били, она была на пятом месяце. Били в живот и выбили ребеночка из нее. Их отпустили через три дня, но она выкинула еще в тюрьме, потом сильное кровотечение, операция, и всё. Я ему сказала: «Как же ты можешь после этого на коммунистов работать?» Он мне: «Это не коммунисты, это родина». А я ему: «Где ж твоя родина без коммунистов? Ты родился при коммунистах и при коммунистах умрешь».

– А он что? – изумился Алексей.

– А ничего, – сказала Тоня. – Ушел в другую комнату. Сказать-то нечего! Я его, честно скажу, любила. А после этого разговора уважать перестала. Он же генерал. У него же личное оружие. У него же в армии все знакомые и в КГБ тоже. Нашел бы того гада, который из его жены его ребеночка сапогом выбил, и пулю бы ему в лобешник!

Алексей пожал плечами.

– Ага! Трибунала забоялся? Ну и пошел бы под трибунал честным человеком. А так… Одно слово – коммунист.

– Вот я, например, коммунист, – сказал Алексей. – В смысле, член КПСС.

– Ну и дурак, – сказала Тоня. – Но ты молодой, тебе простительно.

– Хорошо, допустим. Ну и что теперь?

– В смысле?

– Ну вот ты беременна от него, и что теперь?

– Что – что? Аборт сделаю. Но у меня последние дни тикают. Уже оттикали, на самом-то деле. Уже пятнадцать недель.

– Какая же ты… – Он хотел сказать «сука», но вздохнул. – Какая же ты странная!

– Ничего, – сказала Тоня. Наверное, она не поняла, в каком смысле Алексей сказал «странная». – Окситоцинчиком прокапаюсь в случае чего.