Автопортрет неизвестного

Но Миша сидел в кресле, продолжая держать ноги на столе и чуть пошевеливать своими новенькими ботинками.

– Ты думаешь, что я сейчас вскочу и дам тебе в челюсть? – улыбнулся он. – Что мы подеремся, что мы рассоримся? Ошибаешься. Я слишком ценю нашу дружбу и вообще нашу компанию. Своих ребят, ты усвоил?

– Погоди! – сказал Алеша. – Какая-то ерунда получается. Мы с ней и с твоей Дунаевой ездили ко мне на дачу! Ты ее провожал! А я привозил твою Дунаеву. Мы спали вчетвером, я с ней на втором этаже, ты с Дунаевой на первом. Потом ночью сползались в столовой чай пить. И утром вместе завтракали. Что случилось?

– Ты не понял? – поднял брови Мишка. – Если вы с нею пригласите меня на чашечку чаю, я непременно приду. Так сказать, с частным визитом. Но в нашей компании ей делать нечего. Кстати, с Дунаевой я иногда встречаюсь, к твоему сведению. Но в нашу компанию ее не тащу. Потому что Дунаева тоже не наша. Видишь, как это бывает? Сядь. Выслушай и постарайся понять. А главное, цени откровенность. Да, твоя девочка очень хорошая. Красивая. Наверное, умная. Я тебе верю. Но мало ли хороших, красивых и умных? Она хорошая, но мы не просто хорошие – мы особенные. Она не наша. Она из другого инкубатора. А вот теперь сосредоточься. Когда в компанию сильных попадает еще один сильный, компания становится сильнее. А когда попадает слабый – слабее. Потому что у него нет ничего, а раз он теперь в нашей компании, мы должны делиться с ним чем-то своим. Объясняю на пальцах: вот, допустим, тебе что-то надо. Я тебе помогаю, а ты потом поддержишь меня. Мы усиливаем друг друга. А вот если чужой человек, у которого нет никаких связей, как у нас у всех, мы на него тратим свои возможности, причем безвозвратно. Наши усилия пропадут, понимаешь? Потому что мы ничего не получим в ответ. Ну вот что твоя девушка может для тебя сделать? А для меня? Она в нашей компании не просто пустое место, а потребитель наших, прости за выражение, связей и возможностей.

– Погоди, – сказал Алеша. – Давай короче. Давай по-философски подойдем. Не будем умножать сущности. Может быть, все проще? Может быть, она тебе понравилась?

– Кто? Она? – возмутился Татарников. – Мне?

– Добыл телефончик, позвонил, пригласил, она тебя послала, ты обиделся и решил отомстить? Ну и вообще, с глаз долой, из сердца вон. Так?

– Чушь какая! Дурак ты.

– Я у нее все-таки спрошу.

– Твое право. У тебя, наверное, много дел сегодня? Прости, что отвлек, – сказал Мишка Татарников, вставая с кресла.

– Всего доброго, – сказал Алеша, повернулся и вышел из комнаты.

В прихожей он столкнулся с Мишкиным отцом, тот был чуточку под мухой. Алеша, кажется, его ни разу не видел совсем трезвым. Но и совсем пьяным он тоже никогда не был. Так, слегка навеселе. От него приятно пахло только что выпитым хорошим вином, свежачком поверх многодневного перегара, и еще – надкушенным яблоком и легким импортным одеколоном.

– О! – закричал он, простирая руки. – Шер Алексис! Тре манифик! Как рады мы де ву вуар иси! Как шер маман? Мишель! – крикнул он в комнату. – Ан пё де вэн? Руж у блан? Воскресенье же, ребятишки! Пойдемте на кухню. Воскресенье, день веселья, песни слышатся кругом!

– Коля! – раздалось из глубины квартиры. – Колька, отстань от людей! Отстань, а то сейчас получишь! Сейчас врежу, я серьезно говорю!

Это кричал Мишкин дедушка, академик Татарников, Герой социалистического труда и член ЦК КПСС.

– Миль пардон, – сказал Мишкин папа. – Айм соу сорри! Тс-с! Некст тайм, некст тайм, ребятишки, – подмигнул он. – Тс-с!

И на цыпочках, прижимая палец к губам, прошел через прихожую и скрылся в какой-то другой двери; квартира была огромная, двукрылая.

– До свидания, друг мой, – сказал Мишка в спину Алексею.

Алеша обернулся.

– И напоследок, – омерзительно выспренним голосом сказал Мишка. – Запомни, что двери моего дома всегда широко открыты для Алексея Перегудова. Двери моего сердца – еще шире.

И он изобразил воздушный поцелуй.

22.

Вернувшись домой, Алеша понял, что он ничего не понял. Что на самом деле хотел от него Мишка и что ответил он? Все как-то в тумане. Туманные разговоры о своей компании, о связях, которыми неохота делиться, – как будто кто-то просит. Что произошло? А ничего. Мишка сказал какую-то глупость. Зато сам он узнал, воочию увидел, что Мишкин папаша совсем спивается. Стал свидетелем позорной сцены. Тоже мне, Элита Ивановна! И эти люди что-то вякают про «компанию особенных».

Ах, как было бы хорошо, если бы Мишка прямо сказал: «Или она, или я, то есть мы, наша компания». Тут, конечно, Алеша послал бы его на хутор бабочек ловить. Хорошо, когда тебе грубо ставят ультиматум – можно так же грубо ответить: «Конечно, она, а не ты, хрен с горы, и не вы все, академические выродки».

Но ультиматума не было. Что же теперь делать?

Все равно приходить в гости с девушкой, когда тебе ясно сказали: «с этой девушкой в гости не приходи»? Глупо. Опять нарываться на мелкие уколы и унижения. Или расплеваться с ними всерьез? Еще глупее. Потому что мама все-таки права: хорошие или плохие, а – свои.