Автопортрет неизвестного

– Так на чем мы остановились, товарищ Перегудов. Тихо! Не говорите ничего, я сам вспомню! Вот. Мы с вами остановились на любви. Что же такое это ваша любовь, которая что-то там побеждает? – Он засмеялся. – Но не о победах речь. Что она такое, как сказал бы какой-нибудь классический немецкий философ, an und fur sich, вы знаете немецкий? Не знаете. «В себе и для себя». Любовь как таковая. Ну, что молчите? Не знаете? Я тоже не знаю. Загадка.

Дверь без стука открылась, и вошел худощавый старик в белом халате. В руках он держал поднос, на котором стояло два стаканчика – один с прозрачным напитком розового цвета, а другой – с чем-то бело-бежевым, вроде жиденького кофе с молоком.

– Мне кажется, от разгадки что-то зависит, – продолжал Сталин. – Зависит что-то очень важное.

– Porcja nocna, – сказал старик, ставя поднос на стол и подавая Сталину стаканчики, сначала белый, а потом розовый.

– Dzięki, – сказал Сталин. Выпил. Показал старику на Перегудова: – To jest generał Peregudov, minister.

– Bardzo przyjemno, – сказал старик, составляя стаканчики обратно на поднос.

– Профессор Забело-Леховский, – сказал Сталин. – Даже, кажется, академик. Крупный биохимик. Создатель лечебно-питательных смесей. Русским владеет свободно. Это я для себя немножко упражняюсь.

– Очень приятно! – Перегудов вскочил со стула и поклонился старику.

Тот кивнул и вышел.

– Мечтаю раскрыть тайну любви, – повторил Сталин. – Это важно для управления государством на пути построения коммунизма. Возможно, профессор Забело-Леховский Казимир Янович нам поможет. Тут не только социальные и психологические условия, тут какая-то биохимия. Но пока это мечты. А вот вы часто мечтаете? Или вот, скажите, вы, наверное, мечтали задать товарищу Сталину какой-то особенный вопрос? Задавайте. Можете задать мне любой вопрос, и я обещаю, что ничего с вами не случится. Был такой детский стишок поэта Маршака: «Я клянусь тебе жизнью и троном своим: если ты виноват предо мной, из дворца моего ты уйдешь невредим и прощенный вернешься домой». А тут и вовсе никакой не дворец, – засмеялся он. – Просто дача!

– Мечтал, – сказал Перегудов. – Один человек из спецчасти рассказал, что в Германии во время войны был один наш разведчик под видом власовца. Игорь Миклашевский, чемпион по боксу. Сын знаменитой артистки. Что он втерся в доверие к Гитлеру. И что он в сорок третьем году сообщил в Центр, что может убить Гитлера и Геринга. А Центр ему запретил.

– И в чем вопрос? – усмехнулся Сталин.

– Это правда или легенда?

– Это правда, товарищ Перегудов. Вы, конечно, спросите меня, почему Центр запретил убивать главного преступника мировой истории, изверга и мерзавца, врага СССР и всего прогрессивного человечества. А вот вы сами как думаете? – Сталин впился в него желтым взглядом и запыхтел трубкой.

– Я думаю, – сказал Перегудов. – Я думаю так. Думаю, что этот разведчик был не один. Что была большая сеть советских разведчиков. И что провал покушения вызвал бы провал всей советской разведки в Германии и не только.

– Да ну! – сказал Сталин. – Сеть! Полтора человека. Можно было бы рискнуть. Гитлера прикончить! Это же вообще мечта всего советского народа, всей нашей армии, всех союзников и всего мира… Ну, не буду вас больше мучить, товарищ Перегудов. Отвечаю. Если бы героический боксер товарищ Миклашевский убил Гитлера и заодно Геринга, то тут возможны два варианта. Первый: немцы заключают сепаратный мир с союзниками. В итоге мы получаем полный гарантированный жестокий разгром. Второй вариант – немцы не заключают сепаратный мир, а просто прекращают войну. В итоге мы не получаем страны народной демократии, то есть не получаем половину Европы. Какой вариант хуже? Оба хуже, товарищ Перегудов. Потому что во втором варианте мы получаем полный гарантированный мягкий разгром от западного мира в течение ближайших десяти лет. Вот и весь ответ.

Сталин выковырял золу из трубки и продолжал: