Автор Исландии

Хроульв тотчас перестал жевать. Он уже давно не слыхал ничего настолько унизительного. Хроульв своего отца не любил; он рано отринул его, а также своих братьев «покорюшек» и своих предков – «дохлых скотоводишек» и быстро исчез из их дома. Его родом был род из Ледниковой долины, его предком – Здоровей с Обвала, самый знаменитый баран за всю историю Восточной Исландии. Овцы были его родней, его племенем: das Volk. Благодаря многолетнему терпению и долгим трудным походам на высокогорные пустоши в предрождественскую пору ему удалось вывести чистокровную Хельярдальскую высоконогую породу, так что о ней заговорили. Никогда он не бывал так горд, как тогда, когда сидел в своем тракторе на хейди и вез в прицепе своего барана-производителя: а за спиной у них была шестичасовая поездка из Долины, и он показывал свои владения ему – наследному принцу. Тогда они становились единым целым. Он и сам становился бараном. Великий Овен. А дома ждала Йоуфрид со страхом в сердце. Для нее Рождество было худшим временем в году. Хроульв требовал своего каждую ночь до самого Нового года. Так уж на него действовало спаривание овец: коль скоро он не мог осеменить в день по пятнадцать самок, то должен был показать этой одной, на что способен. Когда «Баранова неделя» заканчивалась, все женщины на хуторе вздыхали с облегчением.

Хроульв Аусмюндссон был сам творец своей судьбы. Человек, сам себя сделавший. Бесподобный. Он осваивал новые земли. Сначала в Болотной хижине, где он более десятка лет ютился во всей этой галерее родителей и братьев-сестер, окружавшей Йоуфрид. Потом – здесь, в Хельской долине, на земле, которая вот-вот должна была прийти в запустение: Хельская хижина. Последний хутор в долине. Наперекор логике событий (в хижинах Ледниковой долины в одной за другой гасли огни, словно души погибших на войне, и самостоятельные люди отправлялись в кабалу в рыбачьи поселки) Хроульв употребил средства, нажитые за войну, для освоения земель и купил этот участок у банковского служащего из Рейкьявика, сына фермера из Хельской хижины, умершего незадолго до войны. Хутор семь лет простоял пустым.

Хроульв был ходячим анахронизмом.

Он был отпрыском поколения рубежа веков, родился в первом феврале, примерзшем к новому веку, и был человеком удивительной сложности. Настойчивый обживатель новой земли. Упрям как черт – и терпелив как бог. Консервативный любитель прогресса. Всегда смотрел, что впереди на дороге – хотя прокладка дорог ему не нравилась. Он прочно укоренился в прошлом – а вот с собственным прошлым порвал. Был обвенчан со страной и ненавидел свою сислу. Навоз обожал, а мыла боялся. Бреннивин пил охотно, а денатурат – еще охотнее. С людьми молчал, а со скотиной болтал. Поэзию презирал, а для овец стихи слагал. Не понимал, что такое «горячая вода из крана». Радио называл «камнем альвов», а выпуски новостей – «альвовским трепом». Никогда не разговаривал по телефону. Однажды Гейрлёйг приехала за ним через всю хейди на старом «Форде», чтоб вызвать его к телефону. «Банкир тебя спрашивает». – «Ну, пусть подождет». И тот ждал. Уже четыре года прождал.

В первые годы своего хозяйствования он любил прогресс, купил трактор и долгими ночами спал и видел, как поставит под своей дерновой крышей бетонные стены, – а сейчас он был выходцем из девятнадцатого века в новой техногенной эпохе. Динамо-машинка оказалась последним куском новой эры, который он смог заставить себя проглотить. И хотя грех Йоуфрид на хейди подарил ему земельные угодья, – угодья внутри него замерзли из-за того же английского выстрела. Говорят: кто не похоронит своего отца, всю жизнь потом будет его откапывать, – а у Хроульва в душе копать было невозможно: лопата застревала. Разумеется, Йоуи навязал ему и сенокосилку, и сеноворошилку, и прицеп – и тут он решил, что с него довольно. «А сейчас-то он себе еще и дерномолотилку завел, и получилась у него каша, от которой прямо понос пробирает: у меня от этого винегрета из машин сенокосных на Болоте аж кишки вспучило!»

Те времена были перекрестком старой и новой эпохи. В Исландии на протяжении тысячи лет пропитание возили лошади; тракторы пришли на каждый хутор только в послевоенные годы, и автомобили были еще не у всех фермеров. На улицах поселков и горных дорогах каждый день встречались две эпохи: молочный фургон замедлял ход, встретившись с гужевой повозкой. В голове шофера звучали американские шлягеры, а фермер пел римы о Серли Рейдссоне. Бородатые старцы до своей конфирмации ходили в море на открытых лодках, а нынешние конфирманты ходили в туалет на высоте 10 тысяч метров. Хроульв хранил верность старой сенокосилке, в которую запрягал своего Белого. Как он может бросить такое сооружение, которое послужило ему всего каких-то двадцать три года? Ему была противна вся эта механизация, наползающая со всех сторон: все эти карданные валы, все эти веялки, затягивающие в себя все на свете: собак, котов и даже человеческие руки.