Авторские колонки в Новой газете- июнь 2008- сентябрь 2010

Так и сейчас. Мы почали третье тысячелетие. Но прожив в нем десять лет, вернулись к его началу, оставшись там, где начинали. Разве что война переместилась из одного очага в другой — похожий. И по-прежнему миром дирижирует горстка пещерных людей в тюрбанах. Борьба с ними не обещает славы или победы. Она продолжается по инерции, потому что, сказав «А», политикам надо любой ценой добраться до конца алфавита, не потеряв своего лица и нашего голоса.

А ведь все могло быть иначе. Я знаю, потому что там был.

Никто и никогда не любил Америку так сильно, как 11 сентября. Сужу по себе, потому что пока я глазел на горящие небоскребы, автоответчик переполнили соболезнования, в том числе — от незнакомых. У некоторых скорбь умножалась за счет катастрофы:

— Страна в панике, — не скрывая азарта, докладывал репортер российскому телевидению, — президент прячется.

Путин, однако, первым позвонил в Белый дом, Хусейн сдавал кровь для раненных в Нью-Йорке, и только палестинцы плясали от счастья.

Глупо считать пару даже 100-этажных домов непоправимым уроном, но их уничтожение оказалось слишком наглядным. Теракт обнаружил хрупкость еще недавно надоевшей цивилизации — не Америки, не Запада, а всего проекта. Его развенчанию ХХ век посвятил свои последние годы, прошедшие под пестрым знаменем припадочного мультикультурализма. Устав от себя, наша культура упразднила канон. Решив взорвать собственный фундамент, она спохватилась лишь тогда, когда ей в этом помогли посторонние.

Мы ждали оглушительного историософского ответа. 12 сентября могла начаться новая эра — возрождение Запада вместо его заката. 12 сентября пострадавшая от налета Америка вызывала непривычное сочувствие — как интеллигент, с которого сбили очки. 12 сентября мир готов был услышать от Америки торжественное слово в защиту ее великих и полузабытых просветительских ценностей. В этот день Америка могла объединить всех, начиная с себя. Готовая к любым жертвам, страна, как после Пирл-Харбора, ждала, чего от нее потребует Вашингтон.

«Прежде всего денег», — подсказывала умная пресса, требуя ввести невозможный в любой другой ситуации патриотический налог на бензин. Выступив в поход против нефти, Америка, борясь за свою безопасность, могла бы вылечить от нефтяной чумы всех остальных — от Тегерана до Москвы. Сделав первый шаг, американцы изменили бы расклад — и политический, и экологический, и дипломатический, и финансовый, и нравственный, и военный.

Я помню, как долго тогда, после 11-го, мы ждали от президента чего-то исторического, глобального, судьбоносного. В конце концов, Буш посоветовал не откладывать покупку рождественских подарков, доверив остальное Пентагону.

Косая — асимметричная — война отнюдь не требует тотальной угрозы. Ей достаточно того, что она бьет по государственным нервам, вызывая, как убийство эрцгерцога, неадекватную реакцию. Главный успех террористов в том, что они навязали ложную мишень, оттянув на себя все материальные и интеллектуальные ресурсы нулевых. Упустив уникальный случай помочь планете, завоевать ее любовь и ударить по больному, Америка ответила так, как хотели ее враги: в лоб, да еще — не в тот.

С тех пор XXI век пошел кривыми окольными путями. Америка стала пугалом, нефть съела свободу, террористов больше, чем вчера, и будущее совсем не похоже на то, что нам обещали в первый Новый год третьего тысячелетия, когда мы его встречали всей Землей.

Нулевые годы были не смутным, а мутным временем: нечего вспомнить. Словно машина с больным стартером — кряхтит, трещит, но не заводится. Наверное, я не совсем справедлив, потому что в последнее время слишком часто пишу некрологи, но и это не случайно. Мы с такой пышностью провожали ушедшее тысячелетие, что все еще продолжаем прощаться, хороня своих мертвецов. Я не говорю о литературе, великих писателей не появлялось полвека, но даже наш гений — кинематограф — за последние 10 лет прославился больше всего тем, что в один день лишился Антониони и Бергмана.

Политика совсем не обязательно связана с культурой, но в нулевые годы они неотличимы друг от друга: каша, бессвязность, простота без простодушия. В начале десятилетия, чтобы взрослые не стеснялись, «Гарри Поттера» выпускали с пустой обложкой. Сейчас он ходит в классиках.

Нулевые особенно жалко, если сравнить их с прекрасным началом ХХ века, плодами которого до сих пор кормятся наши музеи, библиотеки и концертные залы. Однако ясно это стало не сразу, а после мировой войны. Сто лет назад все, как я сейчас, ныли. Европейцам не нравилась Belle Epoque, американцам — «Позолоченный век», русским — Серебряный.

— Последних, — сказал мне профессор, гусар и потомок Дениса Давыдова, — революция добила из жалости, чтобы не мучились.