Чтобы предотвратить подобную судьбу для «Гинденбурга», его конструкцию продумали в мельчайших деталях. Впервые вместо «кож золотобойцев» (изготовляемых из бычьих кишок, на которые накладывали тонкие листы золота, ударяя по ним молотом, в результате чего «кожи» укреплялись частичками золота и становились прочнее) для обшивки шара применили латексное покрытие. Понимая, что от любой искры дирижабль взлетит на воздух не в том смысле, в котором хотелось бы, экипаж осматривал пассажиров и изымал у них фонари, спички зажигалки и все, что могло бы послужить воспламенению.
Но одна зажигалка на «Гинденбурге» все-таки была: принимая во внимание, что запрет курить не уничтожит желание пассажиров и команды зажечь трубку или сигару, для курения было оборудовано специальное помещение. Попасть туда можно было только через воздушный шлюз, куда по просьбе мог пустить официант бара. В этой небольшой комнате поддерживалось высокое давление, чтобы водород (который легче воздуха) не мог туда попасть, а если попадал, то сразу выталкивался. Там и находилась единственная на борту электрическая зажигалка, которую нельзя было вынести наружу. Официант также был обязан проверять, нет ли у выходящих тлеющей трубки или непотушенной сигары. В качестве мер предосторожности экипаж был облачен в костюмы из антистатических тканей и был обязан носить обувь на пеньковой подошве.
Понимая, что от любой искры дирижабль взлетит на воздух не в том смысле, в котором хотелось бы, экипаж осматривал пассажиров и изымал у них фонари, спички, зажигалки и все, что могло бы послужить воспламенению.
Но до конца строительство, начатое в 1931 году, Эккенеру довести не дали: в 1933 году НСДАП национализировала его компанию, и весть о крушении своего детища он встретил уже в Граце.
До катастрофы дирижабль успел отлетать 63 маршрута с пассажирами и побывать средством пропаганды и местом размещения рекламы всего за год и два месяца. В день одного из его первых полетов, запланированного в «тандеме» с другим дирижаблем, «Графом Цеппелином», чтобы впечатлить высшие чины нацистов, поднялся сильный ветер. Но демонстрацию решили не откладывать, чем был возмущен Эккенер.
«Как можете вы приказывать кораблю подняться в таких ветреных условиях? Вы имеете наилучшее оправдание, чтобы отложить этот идиотский полет, и вместо этого рискуете судном лишь ради того, чтобы избежать раздражения Геббельса?» – восклицал он. Но в тот раз все обошлось, чего нельзя сказать о трансатлантическом перелете в мае 1937 года, который закончился трагически.
В этом полете капитаном был ветеран Первой мировой войны Макс Прусс, а всего на борту находилось 97 человек – 36 пассажиров и 61 член экипажа. Ничто не указывало на близость крушения: дирижабль был сбалансирован настолько хорошо, что даже карандаш, установленный вертикально, не падал. Вечером третьего мая «Гинденбург» покинул Франкфурт и направился в Лейкхерст. Несмотря на сильный встречный ветер, судно опоздало всего на 10 часов и через три дня было уже в Северной Америке. 6 мая дирижабль величественно проплыл над Манхэттеном, приблизившись к смотровой площадке на Эмпайр-стейт-билдинг, чтобы пассажиры и наблюдатели могли увидеть, как машут друг другу. Затем капитан направил корабль к базе ВМС США в Лейкхерсте, где поначалу проходил грозовой фронт. По совету руководителя базы Чарльза Розендаля, Прусс немного покружил над побережьем, пока погодные условия не улучшились. В 18:12, получив разрешение на посадку, «Гинденбург» двинулся в сторону базы снова. В 19:08 экипаж получил радиограмму о том, что посадку нужно совершить как можно скорее.
Через три минуты воздушное судно опустилось на высоту 180 метров, а затем уравновесилось в новом положении. В 19:20 сбросили канаты. Репортеры, освещавшие почти каждое путешествие исполинских воздушных кораблей, были настолько уверены в успешной посадке, что часть из них даже не вышла из ближайших баров. Репортаж о прибытии на радио с земли вел и Герберт Моррисон, который начал со вполне спокойного описания погодных условий.
До катастрофы дирижабль успел отлетать 63 маршрута с пассажирами и побывать средством пропаганды и местом размещения рекламы.
Но неожиданно его голос, только что скучно сообщивший о немного замедлившемся дожде, начал срываться: «Он объят пламенем! Он горит… и падает! Ужасное крушение! Господи! Уйдите с дороги, пожалуйста! Он горит и охвачен огнем, и он …он падает на причальную мачту». Всего за несколько секунд гордость рейха превратилась в «груду дымящихся обломков», а это зрелище очевидцы называли худшим из всех, что они видели в жизни.