Автостопщик

Несколько секунд они стоят безмолвно. Наконец, Солуэй пролезает внутрь. Следом за ней Вруман. Хейнвальд, задержавшись, чуть ли не явственно чувствует, как им не хочется этого делать: любопытство сменилось опасениями, и теперь они идут вперед не по желанию, а на чистой силе воли. И если бы они вдруг освободились от связывающих их обязанностей, то в ту же секунду развернулись бы и плюнули на все секреты этой пещеры.

А может, Хейнвальд просто проецирует собственные чувства на других.

Тьма в туннеле подступает ближе; одинокий фонарь Хейнвальда слишком слаб, чтобы держать ее в отдалении. Он вздыхает, наклоняется, забирается в проход и, помогая себе руками, проползает метр вперед. Во мраке впереди фехтуют лучи Врумана и Солуэй. Они не говорят о прошлом или косых полянах. Они вообще не издают ни звука.

«Но, разумеется, чего-нибудь сказали бы. Если бы знали. Разумеется, тогда тут все напоминало бы о былом».

Помещение внутри напоминает темный огромный мавзолей. Невдалеке по трещинам и выступам скользят три лужицы четко очерченного света; верхние границы пещеры теряются во мраке. Чудовищные деревья поднимаются, переплетаясь, ввысь: корни толстые, как бедро человека, мертвые перекрученные стволы разделяются, ветвятся и вновь сливаются воедино.

Вруман проводит лучом по ближайшему монстру, когда его нагоняет Хейнвальд. (Солуэй уже ушла вперед.)

— Я таких корабельных растений никогда в жизни не видел.

— Наверное, какая-то мутация, — предполагает Солуэй.

Хейнвальд качает головой:

— Инженерия. Им пришлось разогнать фотосинтез. Обыкновенная экосистема не дала бы им дышать так долго.

— Для такого нужен здоровенный источник света.

— Так он, возможно, у них и был. Для начала.

У них.

Хейнвальд нехотя смотрит вниз. Внутренне готовится, пока движется луч, словно по своей воле, и не останавливается на том жутком объекте, который показал бот, пролетая мимо. Один из экипажа: кристаллизованный скелет, выгнутый, перекрученный на выступе базальта. Хейнвальд встает на колени, кладет руку в перчатке на бедренную кость. Та не поддается. Он давит на нее, поначалу аккуратно. Потом с нажимом. Ничего. Кость и камень слились, скелет превратился в минерал.

Раздается голос Врумана:

— Ты так говоришь, словно они тут жили.

— Я бы сказал, пытались.

— Но это же безумие.

Никакого намека на аналоги. Ни одного указания на то, что, здесь, в руинах другого корабля, они думают о злодеяниях, из-за которых чуть сами не потерпели аварию. Крохотный узел внутри Хейнвальда — этот узел затянулся, только сейчас понимает Виктор, как только он повстречался с двумя членами команды — слегка ослабевает.

— А я не говорю, что у них был выбор, — замечает он. — Или что их планы сработали.

— На какое-то время точно, — зовет их Солуэй. — Вам лучше подойти ко мне.

Они бросают окаменелость и идут по ее следам. Хейнвальд подключается к трансляциям: с камеры Солуэй прямо по курсу и с радара бота, забравшегося еще дальше. На ШИНе растут формы, оборванные куски и отрывки, которые каким-то образом складываются в структуру: объекты, попавшие на камеру в промежутках между деревьями, объекты, построенные из деревьев, привитые к ним, закрепленные в развилках ветвей или просто стоящие, без всякой опоры, на земле. Широко раскрытые глаза окон, беззубые рты дверей и крытые соломой крыши, старше самого человеческого вида, терпеливо сидят во тьме и холоде, в первый раз за тысячелетия увидев свет.

Трое с «Эриофоры» расходятся по сторонам, лучи их фонарей делят тьму. Вруман находит кострище, Солуэй — углубление в скале, окруженное изгородью из вручную изготовленных кирпичей, напоминающее что-то вроде цистерны. Луч от фонаря Хейнвальда пробегает по квадратной ископаемой куче с чем-то органическим по форме, рассаженным рядами.

Забравшись так глубоко, кажется, никто из них и пары шагов пройти не может, не споткнувшись о ветки или камни с руками и ногами.

— Двадцать пять кэмэ от двигателя сдвига, — невидимая, Солуэй бормочет, стоя у какой-то хижины с другой стороны деревенской площади. — Меньше дня идти до ручной сингулярности. А они жили в Средневековье.

— Не складывается что-то, — говорит Вруман.

— А по мне так все складывается, — отвечает ему Хейнвальд. — Что-то вскрыло «Крестовик», как арахис, и они все оказались здесь. Последний воздушный карман на всей скале. Ну или единственный, до которого они смогли добраться.

— Этот лес мог бы дать кислород максимум трем людям, не больше.

— Они разогнали характеристики флоры.

— Что-то разогнало. И на это понадобилось куда больше времени, чем было у этих людей, прежде чем они задохнулись.

Луч Солуэй появляется из-за какого-то угла, прыгает в пустоте, пока ее голос звенит в передатчике:

— Но на палубе же в любое время находится лишь несколько спор.

— В нормальных условиях. Ты хочешь сказать, что тут были нормальные?

— Может… — Вруман сомневается. — Может, они ждали того, что тут произошло. И у них было время подготовиться.

— А может, и не было, — Солуэй подходит к ним, — и они начали с тем, что имели под рукой.

Она поднимает руки, поднося к свету то, что принесла.