Авва

Мы все вошли в комнату. Лицо ротмистра было неузнаваемо: оно было празднично-светло и мирно.

Матушка предложила отцу Иоанну пройти в столовую выпить чаю. Отец Иоанн согласился и даже обещал чего-нибудь немного покушать.

– А вы, ротмистр, усните спокойно и мирно, как дитя, – ласково обратился он к больному, ещё ласковее посмотрел на него и тихо вышел.

Ротмистр повернулся на бок и вздохнул.

Мы прошли в столовую.

– Ну, а теперь он уснёт навсегда, – сказал нам батюшка.

К утру ротмистра не стало».

5

А вот что пишет протоиерей Василий Шустин:

«Наша семья познакомилась с отцом Иоанном при вступлении моего отца во второй брак, когда мне было семь лет. Молодая невеста очень хотела, чтобы брак был благословлён отцом Иоанном; отец Иоанн приехал и с тех пор стал бывать у нас каждый год на квартире в Петербурге…

Я видел, что вокруг отца Иоанна всегда собирались огромные толпы и, буквально, рвали его одежду, но я не понимал такого стремления людей к нему. Сердце моё было закрыто до семнадцати лет. Не только христиане шли к отцу Иоанну, но и иноверцы: магометане, буддисты… И действительно, у отца Иоанна была всеобъемлющая душа, сыновняя Богу, дерзновенная.

Когда батюшка приезжал к нам – и, бывало, неожиданно – тотчас же накрывали маленький столик скатертью, ставили миску с водой и клали крест, привезённый из Иерусалима; Евангелие, кадило и кропило были у нас свои. Особенно любил батюшка молиться в столовой перед образом Спасителя, который он считал чудотворным. Бывало, он встанет, и минут пять молча смотрит на этот образ. Когда увидит, что всё приготовлено около него к молебну, становится на колени и начинает молиться. Он всегда молился импровизированными молитвами, произнося некоторые слова очень резко, с особенным ударением, дерзновенно прося у Господа нам милости. После такой молитвы, довольно длинной, где он, так же как всегда, поминал об искупительной жертве Иисуса Христа, он пел сам: «Спаси, Господи, люди Твоя», и освящал воду. Затем обязательно ходил по всем комнатам и окроплял их и все постели святой водой. Батюшка говорил, что воздух нашими действиями и нашими мыслями загрязняется и надо его очищать – святая вода отгоняет и уничтожает этот нечувствуемый смрад.

После обеда всегда накрывали чай.

Батюшка любил чай самый крепкий, почти чёрный, и всегда просил сполоснуть чай и первую воду слить, – как он в шутку говорил: «Надо смыть китайскую нечисть».

К чаю ставили какую-нибудь рыбную закуску. Мяса батюшка совсем не ел. Иногда выпивал полрюмки сладкого вина и, окинув взором присутствующих, давал кому-нибудь допить свою рюмку. Затем ставили перед ним ряд стаканов с крепким чаем, целую стопку блюдечек и глубокую тарелку с кусковым сахаром, и он, благословив, брал сахар целыми горстями и рассыпал по стаканам. Быстро мешал ложкой, разливал по блюдечкам и раздавал присутствующим. Он любил такое общение. К этому времени обыкновенно к нам на квартиру набиралось много квартирантов из нашего дома; все стремились к батюшке и во время трапезы спрашивали о своих нуждах. Иногда он, задумавшись, ничего не отвечал, а другим давал советы или молитвенно поминал. После чая всех благословлял и торопился в другое место. У подъезда опять собиралась толпа, и приходилось батюшку прямо протаскивать к карете.

Часто обвиняли батюшку, что он ездил в карете, что женщины иногда с ним там сидят… Как люди злы в своей извращённой природе, – кто как не женщины окружали Господа нашего, кто как не они служили Ему своим достоянием? Так и здесь находились богатые люди – женщины из духовных детей отца Иоанна, которые считали своим счастьем предоставить свою карету в пользование батюшки. А ему лично было всё равно, в чём он едет, – он был выше этого.

Когда я был ещё совсем юным, отец мой серьёзно заболел горлом. Профессор медицинской академии по горловым болезням Симановский определил, что у него горловая чахотка. Всё горло покрылось язвами, и голос у отца совершенно пропал. Я помню, на Рождество, по случаю такой болезни отца, не делали нам и ёлки. В доме царил как бы траур, все говорили шёпотом, царило уныние; нас, детей, не пускали к отцу. Только в первый день Рождества нас подвели к нему, и он, скорбно и молча, раздал нам подарки. Симановский заявил, что ему осталось жить дней десять, а если увезти, с большими предосторожностями, теперь же немедленно в Крым, то он, может быть, ещё протянет месяца два.

В это время как раз вернулся в Кронштадт из одной своей поездки отец Иоанн. Послали ему телеграмму. Дней через пять он приехал к нам. Прошёл к отцу в спальню, взглянул на него и сразу воскликнул: «Что же вы мне не сообщили, что он так серьёзно болен?! Я бы привёз Святые Дары и приобщил бы его».

Мой отец умоляюще смотрел на батюшку и хрипел.

Тогда батюшка углубился в себя и, обращаясь к отцу, спросил:

«Веришь ли ты, что я силой Божией могу помочь тебе?»

Отец сделал знак головой.

Тогда отец Иоанн велел открыть ему рот и трижды крестообразно дунул.