Аввакум

Из-за кустов на людей смотрела черноглазая милая мордочка, олешек величиной с собаку.

– Это кабарга! – догадался Аввакум.

Место, указанное Бакулайкой, и красотой было дивное, и черемшой богатое, и рыбой не скудное. В двух верстах от шалаша Иван на камень набрел. Кругом земля мягкая, топкая, низина, а камень взял да и вырос, как гриб-дождевик. Белый, с ржавыми прожилками, величиной со стог сена, Из-под камня – ручеек. Иван по лесу нашастался, еле ноги волочил, а испил водицы – и всю немочь как рукой сняло.

Стали по эту живую воду каждый день ходить, по очереди.

Однажды Аввакум столкнулся у родника с волком. Шуба у зверя была как атласная. Шерсть высокая, пушистая. Над глазами у волка бровки, кончик носа черный. Смотрел на человека с любопытством, без злобы, но и без страха, слизывая воду с морды, тоже, видно, за силой приходил.

– А ведь ты, братец, на Пашкова похож! – сказал Аввакум волку. – Пашков тоже не всякий день хочет сожрать меня. Тоже этак вот смотрит.

Волк без страха, и протопоп без страха. Встал на колени, напился, набрал воды в берестяной туесок, восвояси пошел. А волк следом. Но недолго шел. Постоял, поглядел и в лес сиганул, своих дел было много.

Тут только и спохватился протопоп: ни разу молитвы не сотворил, прося у Господа заступничества от зверя. Совсем плохой молитвенник стал, заработался. Одну только полуночницу и читал. Ночью тоже работа. От зверя да гнуса костер жгли.

Однажды поймали большую рыбу, в пуд весом. Намаялись, вытаскивая. Не дожидаясь, пока уха сварится, Прокопий настрогал палочек, насадил на палочки куски рыбы, пожарил. Аввакум похвалил ребят:

– Вы оба силачи. В деда. Дед в молодости быка кулаком завалил. Бык на ребенка кинулся, а дедушка ударил буяна между рог, тот и рухнул. Мельничный жернов на спор поднимал.

– Мне бы такую силу! – помечтал Прокопий.

– Та большая сила на самом деле малая, – сказал Аввакум. – Сила в вере. Пророк Илья один убил восемьсот пятьдесят жрецов Ваала. Вот о какой силе надо молиться! О силе над врагами Иисуса Христа… Всякая волшебная мочь тоже уязвлена бывает. Самсон имел силу в волосах. Равных себе не знал до поры до времени. Блудодеица Далила остригла его да и предала филистимлянам. Иное дело – сила веры. Веруй, и Господь тебя не оставит.

– Батюшка, но разве твоя вера слабей, чем у Ильи, – осмелился сказать Иван, – что же Пашков помыкает тобой, бьет и гонит?

– Эх, Иван! Нашел меня с Ильей сравнивать. Мы и в мыслях от Бога отворачиваемся. Хуже Иуды творим, ибо предаем Господа в малом, ежечасно. Да ведь и не в том вера и сила, ребятки, чтоб врагов наших гнуть и ломать. Сила в терпении. Только в терпении. Сколько я поношений от Афанасия Филипповича вынес и еще терпеть буду, да только я же его, грозу даурскую, и постригу в монахи.

– Воеводу?! – изумился Прокопка.

Но отец уж больше не стал о том говорить, ушел на гору молиться.

Хорошее место указал Бакулайка. Да недели через две, когда ходили в сопки, медведь весь их стан разбросал, раздавил.

– С топором против зверя нам не устоять, – сказал Аввакум и велел ребятам в обратную дорогу собираться.

Да и мокнуть им прискучило. Только первых дня три дождь не шел.

Вернулись домой добытчики не налегке, привезли сушеной рыбы, сушеных грибов, черемшу, а дома плач стоит. Корнилка умер, уже похоронили и крест поставили. Фекла Симеоновна помогла.

Аввакум в леса кинулся, дрова на зиму готовить. В работе забыться. Горевал о Корнилке. В пути родился, ехал все, ехал, по рекам, по дебрям…

– Не уберег, батька, дитятю.

Дожди шли на дню по три, по четыре раза, да только зимой – по снегам, да в мороз, да в ветер – дрова готовить еще страшней.

Мало в ту пору молился Аввакум. В лесу, передыхая, псалмы пел, дома служил полуночницу да час первый. Работа мужицкая, а еда – птичья. Совсем ослаб протопоп. И телом и духом.

Анастасия Марковна с Агриппиной стали вместе с ним в лес ходить, за травой, за корешками, ребята рыбу ловили. Плохо ловилось. Ловцов было много.

Пошли однажды в дальний бор. Аввакум сухостой рубил, а мать с дочерью разложили костер, сварить еду, чтоб в лесу и пообедать.

Притащил Аввакум две сухие березки. Береза хорошо горит, да и кора на растопку – лучше не надо. Смотрит, сидят его горемыки и плачут.

– Что стряслось? – спрашивает Аввакум.

А Марковна за горло себя руками держит, в голос бы не разрыдаться.

– Язык у Агриппины отнялся. Ни словечка сказать не может.

Сел Аввакум на землю, ибо не имел силы сотворить молитву и духом своим взбодрить дочь. И даже вздремнул. И увидел туман между деревьев и край восходящего солнца. Тотчас и пробудился, бодр и величав, как пастырь, подошел к Агриппине и сказал ей:

– Именем Господа Иисуса Христа повелеваю ти: «Говори со мною! О чем плачешь?»

Вскочила Агриппина, легонькая, как та кабарга, что в дебрях с ребятами встретил, поклонилась до земли и сказала ясно: