Аз Бога ведаю!

Князь слушал их и более смурнел. Не дай Владимиру престол, не отпусти его на северные земли – начнется распря, пойдет искать: эвон взбагровел и отроческий глаз налился кровью. Нет, в самом деле повзрослел и ярость в нем крута, киплива. На братьев зрит и мысль о мести тешит… И новгородцы своевольны поелику вступили в сговор, замыслили взять себе сей худородный отпрыск, знать, есть тому причина и не отступят. Или зная, что Святослав не даст, уйти хотят из-под власти Киева, призвав себе со стороны? Сего допустить нельзя, не мир исполчившийся, так сами Русь разорвут… Но велика ль беда, что княжич сядет на Полунощные земли? Возвысит Новгород над Киевом и стольным назовет? Правленье вечевое утвердит по землям русским? Лиха ль беда?.. Пусть потягаются, пусть установят истину, и если на крови не замешают сей спор, лишь польза будет для Руси.

– Коль просите – не постою, возьмите, – решился Святослав. – Да зрите в оба, как бы из веча вашего не сделал каганат. Мал он еще и любопытен, с огнем играет, забавы чинит…

– Мы вскормим себе князя! – сказали новгородцы. – А будет баловать – прогоним, нам не впервой.

Волхвица стукнула по лбу князя:

– Сам не играй с огнем…

И в тот же час пошла, а Святослав за ней.

– А ты куда же? – бояре не стерпели. – Русь сыновьям оставил, себе ничего не взял. Сего в вашем роду от Рурика и близко не бывало!

– Как мне сидеть на киевских горах, когда супротив нас весь мир поднялся и токмо часа ждет, чтоб Русью овладеть и утвердить здесь свой порядок? Не сдержим супостата, не отстоим своих воззрений на человеческую суть – погибнем в роскоши и злате. Должно быть, вам известно, как червь сей исподволь снедает душу, ужель не испытали сами? Нам ли, даждьбожьим внукам, поклоняться кумирам, кои воздвигаются рабами? А посему след утвердить своих. Себе не взял ни власти, ни земель. Далече мой престол, пойду и сяду там, где мне должно править. И дверью хлопнул…

17

Мир следил за ним, как хищный зверь за своей добычей, которую не просто взять, но взявши, можно насытить брюхо. Князь чуял сей львиный взор и зрел оскал, и слышал рык угрожающий, но шел на Балканы, где был его престол. Скорей всего сам император Цимисхий напал бы на него в дороге, из засады, однако Святослав вел с собой дружину в десять тысяч, а царь византийский помнил, как русский князь, имея тысячу полуголодных, истощенных воинов, взял на копье Переяславец и все города булгар.

Сейчас же видел дружину в десятеро больше и знал, почему гридни княжеские едут без кольчуг и лат, в одних рубахах. И посему готовил западню близ Переяславца. Хазарский каган, оправившись от бегства под булатом князя, собрал рассеянную Тьму и вновь пришел к своему брату – булгарскому царю без скипетра и державы. Тот вмиг забыл все свои клятвы Святославу, ибо по законам Тогармы присяга, данная властителю чужого рода, не имеет силы, и клятвопреступление грешно, коли творится против сородича.

Не князю русскому, но кагану был братом царь булгарский, и оба – сыновья Тогармы.

Совокупив полки, они пришли на порубежье и затворили путь Святославу на Балканы. Сорок тысяч войска, укрывшись среди камней и скал в горах, лежали, не дыша, и поджидали князя, а за его спиной, в трех поприщах, неотвратимым мерным шагом шагали легионы Цимисхия, готовые отрезать обратный путь и раздавить Дружину Святослава, как давят виноград. Князь же не изведал западни, хоть и ежечасно взирал на звезду Фарро, светившую над окоемом: мерцающий сей светоч не багровел и не окутывался пылью – знать, путь свободен. Боги с небес все зрели и молчали, вкушая дым травы Забвения…

Однако супостата выдал клин лебединый, тянувшийся в полуденные страны: позрев засаду, птицы развернулись, снизились и с кликом воинским пошли на Тьму.

Взглянул на это князь и, выстроив полки в порядок ратный, ударил сходу по сыновьям Тогармы и легионам Цимисхия. Те и другие, думая, что одни остались и супротив дружины не выстоят, в тот час же побежали в свои концы. А Святослав, соединив полки, погнался за царями и бил их до самых стен Переяславца. Из крепости к хазарам и булгарам подмога вышла, и чуя смертный час, князь снял рубаху и бросил ее наземь.

– Помужествуем, братья!

Позрев на эту сечу, Даждьбог не выдержал и молвил Роду:

– Не двигай Время, Свет. Пусть солнце останется в зените хотя б на час. Князь не управится к полудню, и на закате твое светило ударит ему в очи и ослепит.

Владыка был неумолим.

– Коль помогу, он пуще возгордится и вовсе нас отринет. Что нам творить тогда? Сидеть на небесах, скучать? Ведь нас не будет, коли мужи такие не станут взоры поднимать и обращаться к нам.

– Тогда позволь хотя б дождем окропить их плечи и головы, смыть пот и кровь. Позри, им жарко, внуки пить хотят.

– Добро, кропи, – смирился Род. – Да токмо всех, и супостата.

Дождь из высоких облаков – слепой, сверкающий на солнце даждьбожий дождь – в тот час же пал на землю, омыл разгоряченных кметей, смочил гортани и уста, чтоб бог услышал их возглас:

– У Ра! У Ра!