Аз есмь царь. История самозванства в России

Круг замкнулся. Если Павел, считавшийся врагом господ, сам видел себя Пугачевым и уподоблялся ему другими, то его сын Николай, «умиротворитель» бунтующих крестьян, был низведен до статуса марионетки в руках дворянства. В обоих случаях речь идет о самозванстве, хотя в одном случае этому придавался положительный, а в другом – отрицательный смысл. Уподобление Павла I Пугачеву неким петербургским обывателем и превращение Николая в «переряженного» по воле мятежного крестьянина позволяют оценить путь, который страна прошла со времени городских бунтов середины XVII века, когда одного публичного появления Алексея Михайловича было достаточно, чтобы волнения успокоились. Оправдать бунт против царя может только его десакрализация, или, иначе говоря, очеловечивание. Однако эта зацикленность на теле продолжала в значительной мере ограничивать критическое отношение к монарху сомнениями в его подлинности. Чтобы обрести право на протест, народу всякий раз нужно было как будто заново совершать процесс десакрализации царя, а царь вообще, царь как абстрактная идея продолжал восприниматься как нечто сверхъестественное, к области которого и принадлежала высшая легитимность. На первый взгляд, между этой зацикленностью на теле, то есть сведением бунта к сомнению в подлинности тела царя, и критикой царской политики через развенчание самовластия существует противоречие. На самом деле это противоречие, гораздо более очевидное в XIX веке, нежели во времена Разина, отражает сложность перехода от политики архаичной к политике современной. Попробуем разобраться.