Азъ-Есмь

А. Бестужев, И. Катенин, Н. Полевой в своих «Разговорах...» о народности еще ссылались на Фредерика Ансильона, книги которого «Анализ понятия о национальной литературе» (1817) и «Новые эссе из области политики и философии» (1824) продолжали пользоваться в России широкой популярностью. Литераторы настойчиво прикладывали основные идеи французского мыслителя (если наука международна, то литература национальна; сущность каждой литературы составляет национальный характер; в представлении народа только то произведение значительно, которое отражает его национальные особенности) к появлявшимся в периодике главам «Онегина», удостоверяли их «соответствие» общему «народному» направлению в литературе. А. Пушкин, остро интересуясь проблемой «национальной индивидуальности», уже смотрел на нее как на «момент истины», а если точнее, то как на пройденную «инстанцию». В представлении поэта национальный характер перестал быть однородным. Духовную обезличенность и эпигонство распознал он в широком слое «большого света». И неповторимые самобытные черты - в «немолчном море» народной жизни. Его мысли занял не тот национальный характер, нормативно-нетворческий и замутненный условностями, что фигурировал в образованных, «интеллектуальных» кругах, а первородно-национальный, исторический, в котором склад народного самосознания чем-то напоминал отстоявшуюся прозрачность большой глубины: все вроде просматривается, а до дна не добраться.

«Народность в писателе есть достоинство, которое вполне может быть оценено соотечественниками, - для других оно или не существует, или даже может показаться пороком», - с такой установкой Пушкин обратился к так называемому Смутному времени (начало XVII в.), тому напряженнейшему периоду «многих мятежей», когда народ заявил о себе как о самоценной и решающей силе истории. Пристально исследовав его, пришел к неукоснительному выводу: «Я твердо уверен, что нашему театру приличны народные законы драмы Шекспировой, а не придворный обычай трагедии Расина».

Откровенное предпочтение Шекспира Расину выявило то немаловажное обстоятельство, что поэт во время своей работы над «Борисом Годуновым» сделал новый, чрезвычайно существенный шаг в осмыслении народности. В качестве органических слагаемых народной литературы он выдвинул наряду с «правдоподобием чувствований» (так Пушкин называл верность национальной действительности) соединение исторического и демократизующего начал, т.е. по существу - народную судьбу и народный характер.

Воссоздавая в «Годунове» исторически достоверный народный портрет, Пушкин отверг «вялые и холодные» исторические описания Сумарокова, прошел мимо «простонародных» опытов А. Бестужева и Ф. Глинки, не придал значения драматическим вещам Байрона: английский бард, вместо того, чтобы изображать сложные человеческие миры, «распределял между героями черты собственного характера». Исходным «материалом» для поэта послужили такие литературные образцы, в которых он как бы «вычитал» самого себя, свое восприятие далекой эпохи и свой взгляд на логику развития человеческих характеров в соответствующих обстоятельствах. В набросках предисловия к «Борису Годунову» он назвал эти образцы: «Шекспиру я подражал в вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении типов, Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени».

Народная судьба и обобщенный народный характер в «Борисе Годунове» явились для Пушкина как бы социально-нравственным и эстетическим итогом его представлений о той грозной и благодатной сипе, которую он втайне хотел видеть участвующей в назревающих декабрьских событиях.

Народный в контексте трагедии – это, прежде всего, основательный, естественный, нравственно развивающийся, неподкупный. Ненародность Гришки Отрепьева поэт обозначил уже в келье Чудова монастыря, где будущий самозванец попытался распознать течение «сокрытых дум» Пимена и, уловив их величаво-патриотическую высоту, чуждую его устремлениям, расчетливо приноровился к старцу, замер. Но особенно рельефно антинародную сущность характера чернеца Пушкин выявил тогда, когда Самозванец, оказавшийся в пестрой «толпе русских и поляков», настроенных на «скачок», занялся реализацией своих честолюбивых замыслов. В разнородной среде новоявленных «товарищей» во всех подробностях раскрылся внутренний облик Отрепьева - легковесно-самонадеянного и кичливого отщепенца, чуждого народу и народом отвергнутого.