Аз и Я. Книга благонамеренного читателя

«На реце Каяле тьма светъ покрыла: по Руской земли прострошася Половци. Ак пардажи уй в море погрузиста и великое буйство подасть Хинови¹⁰».

О том, что войско Игоря после поражения «в море истопаша» сообщает Ипатьевская летопись.

О тонущих половцах известий там нет.

П–16 переводил для своего читателя те тюркские слова, которые сам мог различить и выделить в сплошном тексте. Но старые словесы русские (архаизмы) он не переводил, а пояснял, если значение им было хоть как–то понято.

Палеографами отмечена неоднократно черта, свойственная многим переписчикам — их активное отношение к лексике переписываемых произведений, склонность к добавлениям в тех местах, которые могут вызвать вопросы у читателя. Часто поясняются имена и архаические термины, не поддающиеся буквальному переводу. Например, переписывая «Историю иудейской войны» Иосифа Флавия, книгописец Кирилло–Белозерского монастыря Ефросин часто проявляет свою эрудицию. В главе, посвященной осаде Иерусалима, упоминается имя Тита, римского полководца. Ефросин считает нужным разъяснить читателям это имя. «Титъ же по градомъ постави стража» (К–Б, 53 л. 455).

«Титъ же Успасиана царя млстивъ сынъ по градомъ постави стража» (К–Б, 22, л. 416).

Или «Утро же въ 8 день горпия месяца солнце въсиавъ» (К–Б, 53, л.487).

«Месяц горпиа еже есть сен(тябрь). Утро же въ 8 день горпиа месяца солнце въсиавъ…» (К–В, 22, л. 420).

Ясность местного смысла — вот главная цель переписчиков, и они ее достигают, даже если в некоторых случаях приходится идти на нарушение формы произведения и значительные дописки.

П–16 не был исключением: он вносит несколько отдельных пояснений к именам древним и терминам, и эти дописки попали в живой текст поэмы, может быть, по вине переписчиков XVIII века.

Рассмотрим случай, когда редакторский комментарий, попав в авторский текст, придал ему исторически ложное значение.

Бояре продолжают толковать сон Святослава:

Уже снесеся хула на хвалу,

уже тресну нужда на волю,

уже връжеса Дивъ на землю…

Переписав последнюю строку, П–16 засомневался. Все слова этого отрывка будут понятны читателям, кроме, пожалуй, одного — Дивъ. Если бы оно встречалось здесь впервые, можно было бы не беспокоиться: отношение к нему подсказано контекстом. Но беда в том, что имя–то употреблено уже второй раз. Причем, из содержания первого контекста можно понять, что Див — персонаж отрицательный. Див там вроде предупреждает врагов Игоря о нашествии.

Дивъ кличетъ връху древа,

велить послушати земли незнаеме -Влъзе и Поморiю, и Посулiю и Сурожу, и

Корсуню и тебе, Тьмутораканьскын блъванъ.

И вдруг здесь Дивъ выступает уже в явно положительной роли: его свержение расценивается как беда русского народа.

Можно понять смятение П–16. Он вспоминает производные «диво–дивное», несущие вполне добрые значения и решается пояснить этот термин. Подписывает его помельче — «се бог отский»¹¹ (т.е. «это божество предков») и далее продолжает нормальным полууставом переписывать авторский текст:

Красный девы въспеша на брезе

синему морю…

Переписчик XVIII века (Мусин–Пушкин) не узнает дописку П–16, вставляет ее в текст и разбивает по–своему:

Се бо Готскiя красный девы въспеша на брезе

синему морю…

Так появились знаменитые готские девы.

П–16 едва ли мог сам придумать «готских дев»: он этнонима такого попросту знать не мог. Но просвещенному переписчику Мусину–Пушкину готы были знакомы.

Итак, П–16 продолжает:

…Красный девы

въспеша на брезе синему морю,

звоня рускымъ златомъ - поютъ босоврамне,

лелеютъ месть Шароканю…

Наткнувшись снова на «босовран», П–16 отчаивается совершенно. Если выше они глаголили, то здесь они уже «поют» открытым текстом, как соловьи какие–то. Причем прямо указывается, что под босовранами надо понимать красных дев. А может быть, в этом слове и не вороны вовсе кроются? Он делает вторую попытку освоить термин и превращает его в сочетание — «босуви время», что довольно приятно согласуется с текстом. Возвращаться и переосмысливать предыдущий пример употребления этого, наконец, понятого выражения уже невозможно, П–16 примиряется и идет на подлог: чтобы не возникло ненужных параллелей «босуво время» и «босуви врани», он инверсирует последнее свое «открытие» и видоизменяет огласовку — «время бусово».

Так появляется знаменитое «время Бусово» в сочетании с «готскими девами», произведшее много шуму в славянской историографии. Отголоски этого «шума из ничего» слышны до сих пор.