Азбука

Для нынешних читателей он не более чем имя, и это как-то несправедливо. Однако для меня Гулевич — еще и лицо, и фигура крупного, тяжеловатого мужчины, брюнета, не сухощавого, скорее широкоплечего, с выдающимся носом и оливковой кожей. Я вижу его в студии Польского радио или за рулем его тяжелого мотоцикла с прекрасной девушкой на заднем седле (в таких случаях он неизменно говорил: «Перед употреблением встряхнуть»). В Вильно он был известной личностью, хотя и не был местным, и теперь я задаюсь вопросом, как у нас обстояло дело с такими приезжими. Было четкое разделение на своих и чужих, которых обобщенно называли «Галилеями», даже если они не были родом из Галиции. В моей школе ярко выраженным галилеем был только Адольф Рожек, учитель латыни. Но в университете соотношение было уже приблизительно пятьдесят на пятьдесят, а выделялись там такие воспитанники Вены, как мой профессор римского права Боссовский — прямой, словно аршин проглотил, носивший высокие жесткие воротнички, по слухам, бывший офицер императорских и королевских гусар.

Гулевич был родом из Познанского воеводства. Во время Первой мировой войны сражался в немецкой армии на западном фронте. После войны вместе со своим братом Ежи был редактором познанского журнала «Здруй». Писал и издавал стихотворные сборники. Хотя принадлежал к поколению «Скамандра», слава, доставшаяся многим его ровесникам, обошла его стороной, — возможно, отчасти потому, что «Здруй»[184] так и не стал популярным. В отличие от «Скамандра», в языковом отношении он остался на границе «Молодой Польши» и новых времен.

Для Вильно, где он работал в двадцатые и тридцатые годы, Гулевич оказался ценным приобретением. Именно он основал Союз польских литераторов, придумал юмористическую организацию, названную наподобие медвежьей академии[185] Сморгонью, а также СВО, то есть Совет виленских художественных объединений, работал литературным директором в «Редуте» Остервы[186], а затем был директором виленской редакции Польского радио, куда привел из «Редуты» Тадеуша Бырского.

Почему же против него развернули ожесточенную кампанию, в которой тон задавало «Слово» Станислава Мацкевича? В чем там было дело? Никто уже не помнит. О нем писали язвительные фельетоны, а постоянный художник «Слова» и завсегдатай виленских кафе Феликс Дангель то и дело высмеивал его в своих карикатурах (кстати говоря, сразу после сентября 1939 года Дангель появился в Вильно в мундире немецкого офицера). Гулевич должен был лишь пожимать плечами в ответ на эти нападки, свидетельствовавшие о завистливой здешнести, склонной делить людей на «нас» из Великого княжества Литовского и «их» извне. Однако его так донимали, что он вышел из себя, и дело дошло до дуэли на саблях с Мацкевичем. Поднялся шум, скандал, и в конце концов в 1934 году главная редакция Польского радио перевела Гулевича из Вильно и назначила его начальником литературного отдела в Варшаве.

Пожалуй, важно еще то, что Гулевич переводил Рильке и поддерживал с ним дружеские отношения, с тех пор как они познакомились в двадцатые годы во время пребывания Витольда за границей. В биографии Рильке он — едва ли не единственный поляк. Я не берусь оценивать качество его переводов по сравнению с другими, сделанными позже, в основном Мечиславом Яструном. Любопытно было бы выяснить — может быть, этим займутся полонисты, — почему в межвоенное двадцатилетие Рильке появлялся лишь на окраине сознания польских поэтов. К сожалению, в качестве примера могу привести себя, хотя я читал его прозу — «Записки Мальте Лауридса Бригге» (в переводе Гулевича). Поиски причин увели бы нас в гущу языковых проблем и социологии литературы — скажем, дух «Вядомостей литерацких» не благоприятствовал такой поэзии.

Гулевич, как и многие другие приезжие, был очарован Вильно. Об этом свидетельствует его сборник стихов «Город под тучами» (1931), в котором он прославляет виленскую архитектуру: и барочную, и дивно поднебесную.

В первый год немецкой оккупации всегда деятельный Гулевич занимался организацией подпольной печати. Он был арестован в августе 1940-го и просидел в тюрьме до 12 июня 1941 года. В этот день обожатель немецкой поэзии и музыки, автор книги о Бетховене был расстрелян в Пальмирах.

Д

Д’Астре, Анка